верная дочь католической Церкви и радуется ее величественному возвращению. Лис применил все немалые средства, находящиеся в его распоряжении, чтобы добиться ее осуждения как еретички или предательницы и предать смерти огнем или топором. Но Елизавета не дала и не даст ему в руки ничего, что позволило бы ему возобновить подобные попытки. И она ничего не ответила. Просто стиснула пальцами подлокотники и приготовилась выжидать.
Ренар с иронией отметил, как именно она распорядилась местами для сидения, но вместо того, чтобы занять табурет, прошел к столу и положил около лампы пакет, завернутый в красный бархат.
— Подарок для вас, миледи. В честь вашего возвращения. Елизавета не сделала ни одного движения в сторону пакета.
— Что значит эта любезность, милорд?
— Вам придется открыть его и посмотреть.
— Я бы предпочла, чтобы вы открыли его за меня.Новая улыбка.
— Как будет угодно миледи.
Длинные пальцы развязали слабо затянутую бечевку, вытащив из бархатного мешочка небольшую деревянную коробочку. Длина ее составляла примерно ладонь, а высота равнялась двум кистям, сложенным в молитве. Ореховое дерево было украшено резьбой — гербом императора. Елизавета по-прежнему не двигалась. Ренар снял крышку, положил ее на стол и отступил назад, сложив руки перед собой.
Свет лампы осветил набор для шахмат. Крошечные фигурки были мастерски вырезаны, белая слоновая кость стояла перед черным деревом. Нагнувшись, Елизавета взяла коня, преодолев первоначальное сопротивление: на месте фигурку удерживал крошечный колышек.
— Как красиво.
— Да, ремесленники Модены действительно превзошли сами себя. Вы играете?
— Я новичок в этом искусстве, но — да, я играю.
— Думаю, миледи скромничает. Я слышал, что вы превзошли своих наставников в этом, как и в других предметах, которые изучали.
— А я слышала, что в Европе у вас нет равных. Отрицания не последовало — только наклон головы и еще одна легкая улыбка.
— Вы со мной не сыграете?
— Разве сейчас не слишком поздно для игр?
— Для игр никогда не бывает слишком поздно. Как и для шахмат. Доставьте мне удовольствие.
Принцесса отвела взгляд от пристальных черных глаз и снова посмотрела на доску. Фигуры ожидали — они были расставлены, и многие из них уже стронулись с первоначального места.
— Однако эта игра уже начата.
— Я позволил себе такую вольность. — Голос Ренара звучал мягко. — Когда играют опытные люди, то начальные этапы игры так предсказуемы! Мы с вами оба так часто их проходили! Самым интересным бывает эндшпиль, разве не так? Вы можете выбрать любой цвет.
— Я не люблю, когда за меня делают ходы.
— Но существуют некоторые ходы, которые иначе вы сделать не в состоянии.
Елизавета позволила себе чуть улыбнуться.
— Мы по-прежнему говорим о шахматах, милорд?
Он пожал плечами, и в его голосе возникли жесткие нотки.
— Выбирайте — белые или черные?
В игре было сделано семь ходов, и белые уже захватили середину доски. Однако у черных была хорошая оборонительная позиция. Несмотря на внезапное желание начать нападение на противника, Елизавета знала: ее выживание, как и всегда, зависит от осторожности. Особенно с таким противником, как Ренар.
— Я буду играть черными.
— Мудрое решение. Сейчас ваш ход. Мой последний был сюда: конь в центр. — Ренар отошел от стола. — Вы не будете возражать, если я не стану садиться? Жесткие табуретки мне не полезны.
Подавив порыв уступить собственное кресло с кожаным сиденьем — она заняла эту позицию и не станет ее сдавать! — Елизавета сосредоточилась на доске. Чем ей ходить — ферзем или слоном? Изучая позицию, она заметила, что Ренар тихо перешел к зеркалу, ощутила на себе взгляд отразившихся в стекле глаз. Она повела плечами, обдумала ход и стала ожидать, чтобы он сделал свой. Ход был сделан.
— Вы еще не виделись с ее величеством, вашей сестрой?
— Не сомневаюсь, что вам это известно — нет, не виделась. Мои горячие просьбы быть допущенной к ней встретили отказ. Пока.
— А, да. Печально, когда сестры вот так разлучены. Особенно в такой момент.
— Какой момент?
Теперь Ренар повернулся к узнице.
— В такой, когда ее величеству так нужна поддержка во время беременности. Вы ведь знаете, что до разрешения от бремени осталось совсем недолго.
Елизавета заставила свой голос звучать ровно:
— Я об этом слышала, милорд, и я ликую.
— Вы… ликуете?
— Конечно, милорд. Я знаю, как моя сестра мечтает о ребенке.
— «Ликую» — такое странное слово. — Ренар прошелся по комнате; он по-прежнему оставался позади нее, но с другой стороны. — Вы ликуете из-за рождения, которое лишит вас короны? Которое гарантирует католическое наследование, столь неприемлемое для вас? Или вы скорее ликовали бы, если бы королева умерла родами, а с ней и испанский сопляк?
Атака началась неожиданно, и Елизавета повернулась на своем кресле, чтобы встретить ее.
— Я не имею таких желаний. А вы — клеветник и мерзавец, раз предполагаете подобное! Королева об этом услышит.
Вместо того чтобы ответить гневом на гнев, Ренар только рассмеялся, но его смех был совершенно лишен веселости.
— Полно, Елизавета! Королева ничего про вас не услышит, кроме плохого. Только на прошлой неделе ее величество в присутствии многочисленных свидетелей назвала вас… Дайте-ка вспомнить… О да. Она назвала вас бастардом, еретичкой и лицемеркой. И снова молилась о том, чтобы плод ее чрева навсегда избавил от вас страну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173