Но на мне уже были четки из тридцати волшебных талерхм, делавшие меня неуязвимым для него. Я высоко поднял их над головой и ткнул ими прямо в его драконью пасть. Он дико завыл, зарычал от боли, а потом съежился, поморщился и повалился наземь в страшных конвульсиях, источая зловоние. Перед смертью он прохрипел:
- Да, ты победил меня. Но за то твоя белоногая Грозильда... Она уже больше никогда...
4. ДАМА СЕРДЦА
Я пришел, и когда она посмотрела на меня, я чувствовал себя, как побитый кот. Она не догадывалась, она уже знала все наперед:
- Что, опять допрыгался? Теперь как, опять зубы на полку?
- Ну что ты, заяц. Все нормально. Выкрутимся как-нибудь.
- Боже, когда это все кончится? Ты, что не знаешь до сих пор, что он идиот? Тебе надо было именно перед ним донкихотствовать? Это же, в конечном итоге, надо мной издевательство!
- Но, послушай: кое-какие деньги у нас есть...
- Замолчи! Не в деньгах дело! Я никогда не могу рассчитывать...
Но я же не сидел сиднем! - взорвался я, - Я делал все, что мог. Я не виноват, что приходится жить среди идиотов. Да, все получилось не так, но неужели ты хочешь сказать, что...
- Да, я хочу сказать! - она помолчала, улыбнувшись, глубоко вздохнула. И она сказала...
НЕТ, НАВЕРНОЕ, НЕ СОВСЕМ ТАК: Убив дракона Скинуса, я отрезал его злой язык. Волшебные четки из талерхм болтались у меня на поясе. Я вернулся домой, словно из дальнего похода. Что за радость от моей победы, если я теперь уже никогда не увижу мою милую Грозильду белоногую... А ведь у меня уже есть Его отрезанный язык, способный ее расколдовать. Что толку от него? Я повертел его в руках и он нечаянно выскользнул на пол. В прихожей у вешалки стояла коряга, которую я когда-то нашел в парке. Она была настолько причудливой, фантастически безобразной формы, что она мне сразу понравилась и я думал было сделать из нее нечто такое... Сам не знаю. Светильник или подставку для цветов. И вдруг... От случайного прикосновения корень-монстр зашевелился, вырос, выпрямился, окутавшись снопом искр всех цветов радуги и предо мной встала моя милая Грозильда, которую я уже давно оплакал! Она сказала:
ЭПИЛОГ
Она сказала: "Ничего не надо говорить. Просто обними меня..."
ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ она сказала: "Ничего не надо говорить. Просто обними меня."
НО, УЖ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ЕСЛИ БЕЗ ШУТОК, ОНА В ТОЧНОСТИ СКАЗАЛА ИМЕННО ТАК: "Ничего не надо говорить. Просто обними меня."
ПИСЬМО ЧУЖОЙ
Когда соберутся две женщины, то после обсуждения ужасной жизни и идиоток-подруг, начинаются задушевные воспоминания о роддоме. Мужчины не ушли далеко: после футбола, секса и нескольких стаканов - всплывают армейские мемуары. Тех и других можно понять: речь идет о самой тяжелой, но где-то и приятной полосе в жизни. Исключения редки. Обычный порядок может слегка варьироваться, например, после обсуждения подруг могут возникнуть обобщающие оценочные суждения о мужчинах, а у последних после футбола может проскользнуть политика, но сексом закончится все равно, так что спорт и выборы - это разминка, предварительная игра.
Армия и роды - альфа и омега задушевных бесед. Поскольку, любезный читатель, беседа у нас, несомненно, задушевная, будем считать, что: А) Центрфорварда давно пора на мыло; В) В этой стране никогда порядка не будет; С) Все они продажны, хотя попадаются и порядочные.(Из этого набора пытливый читатель уже может догадаться, какого я пола.)
В общем, был у меня армейский приятель, сосед по койке. Сибиряк. Была у него любимая. Все у Сереги спорилось легко и красиво, да только в языке кость. Когда он говорил, половина смысловой нагрузки доносилась руками (женщины это любят, поверьте), но вот когда надо было сесть за письмо, у него эти руки опускались: "Не знаю, о чем писать. "Так я стал его поверенным Сирано. Спору нет, при встрече они бы и без меня нашли, что делать, но в письмах... Я писал ей длинные послания, полные намеков и двусмысленностей. Серега потом переписывал их своим аккуратным почерком. Справлялся о значении незнакомых слов. Я подробно объяснял. Потом решил, что лучше сразу объяснять письменно, усилив просветительскую функцию. В приходящих от нее ответах появился усилившийся интерес. Мы (!) гордились этим Чувства настолько переполняли меня в ту пору, что я, как донор, уже не мог обойтись без кровопусканий. Излияния возымели действие: После дембеля Серый пригласил меня на свадьбу, шафером. Я не поехал: далеко, некогда, финансы-романсы. На последней стадии романа в письмах я старался максимально приблизиться к его стилю, чтоб потом не так бросалась разница в глаза, чтоб оно как-то выглядело путем. Дошел до того, что почувствовал, как мне не хватает рук для выражения мыслей. Но выходило это с удовольствием, все это отвратительное предприятие. Я писал, как для себя. Я любил ее. Кто она, я так и не узнал.
Ну и нашел, чем хвастать! Для него это - экзерсисы, а там - живой человек! Не знаю, возможно, мои экзерсисы были еще живей. Зачем я об этом говорю? Да просто я до сих пор продолжаю писать письмо чужой.
ЭВРИКА
Эвриклея, старая рабыня, встретив на рыночной площади Аристию, служившею по соседству, пыталась рассказать подруге о своих злоключениях:
- С моим господином не соскучишься. Даром, что ученый муж.
- Это ты про своего старого скопидома?
-А про кого же еще? Он всех замучил. То выбросит целую кучу денег на свои дурацкие причуды, то ему в голову взбредет направлять на стену целую кучу зеркал, а ведь зеркала-то ты сама знаешь, сколько стоят!
- Это Архимед твой, чокнутый?
- Он самый. Так вот, вчера он с друзьями перепился и расшвыривал все вокруг себя. Может, и обронил где-то в ванной тетрадрахму, когда ходил умывать свое пьяное рыло.
1 2 3 4