– Лаконичное послание покойного короля Карла IX к вашему кузену Конде имело и другие достоинства, кроме своей краткости.– Какое это было послание, кум? – спросил Генрих III, притворяясь несведущим.– Обедня, смерть или Бастилия! – отвечал шут. – Наш Беарнец должен вспомнить об этом, потому что приблизительно в ту же эпоху он отрекся от кальвинистской ереси.– Ventre-saint-gris! Негодяй! – вскричал в бешенстве Бурбон. – Если ты не удержишь свой дерзкий язык, то ни твое ничтожество, ни присутствие твоего господина не спасут тебя от заслуженного наказания!Испуганный угрожающим видом короля Наваррского, Шико прикусил язык и поспешил скрыться за Генрихом, которого его выходка наполнила тайной радостью.– Так как вы отказываетесь сообщить нам причину вашего визита, брат мой, – сказал Генрих самым любезным и вкрадчивым тоном, – мы не будем более на этом настаивать, но мы надеемся, что вы не откажетесь пробыть с нами до банкета.– Желание вашего величества для меня закон.– И так как у вас нет другой свиты, кроме барона Росни, то мы предоставляем вам выбрать шестерых наших дворян, которые постоянно будут находиться при вас.– Я понимаю так, что я пленник.– Я не говорил этого, брат мой. Выбирайте же вашу свиту.– Мой выбор уже сделан, государь. Я назову только одного – шевалье Кричтона и предоставлю ему выбор остальных.– Настоящий выбор рогоносца! – пробормотал Шико.– Вы не могли сделать лучшего выбора, – заметил с улыбкой Генрих III.– Да, я тоже так думаю, – сказал Бурбон.– А я просто уверен в этом, – прибавил Шико. – Королева Маргарита будет в восторге от вашего великодушия.– Молчи, кум! – сказал Генрих III. – А теперь, брат мой, – продолжал он тем медовым голосом, который для знавших его был более опасен, чем самые бурные порывы гнева, – турнир окончился, и вам не нужна более ваша шпага, поэтому мы предлагаем вам поручить ее тому, кого вы назначили предводителем вашей свиты.– Мою шпагу, государь? – вскричал Бурбон, делая шаг назад.– Да, вашу шпагу, брат мой, – отвечал Генрих III. Король Наваррский оглянулся вокруг. Со всех сторон он был окружен опасностями. Арена, посреди которой он находился, была окружена лесом пик и копий. Над алебардами швейцарцев виднелись секиры шотландцев, а над секирами блестели копья гасконцев д'Эпернона. Направо разворачивался блестящий строй молодых дворян под предводительством Жуаеза, налево виднелась многочисленная свита герцога Неверского. И это было еще не все. Тесные ряды королевской гвардии окружали со всех сторон арену, держа руки на шпагах и устремив глаза на Генриха Бурбона. Увидев все эти враждебные приготовления, он обернулся к своему советнику Росни, стоявшему позади него. Они не обменялись ни одним словом, ни одним жестом, но монарх понял смысл сурового молчания своего советника.В эту минуту вблизи послышался гром барабанов.– Слышите! Барабаны! – вскричал Генрих III. – Новые войска входят в Лувр.– По вашему приказу, государь? – спросил Бурбон с недовольным видом.– Наши подданные очень заботятся о нашей безопасности, – отвечал уклончиво Генрих.– Они и должны заботиться, государь, – заметил Бурбон. – Ваше величество так заслуживает их любовь. А когда же французский народ оказывался неблагодарным? Но для чего принимаются все эти меры предосторожности? Неужели Лувр в осаде? Или восстание вспыхнуло среди парижских горожан?– Нет, брат мой, наш добрый город Париж теперь совершенно спокоен и наше желание – поддерживать с Божьей помощью это спокойствие.– Вы не можете предполагать, государь, что я защитник смут и беспорядков, – сказал Бурбон. – Я взялся за оружие только для того, чтобы поддержать права моего народа и защитить преследуемую веру, а не для того, чтобы объявить войну вашему величеству. Я всегда готов заключить перемирие с вами, если только будет обеспечена безопасность моих протестантских подданных. Я готов предоставить самого себя в заложники в подтверждение того, что условия договора будут строго выполнены с моей стороны.– Государь! – вскричал Росни, хватая короля за руку. – Каждое ваше слово – проигранная битва.– Ваше величество теперь не будет подозревать меня в вероломстве, – продолжал Бурбон, не обращая внимания на слова Росни.– Мы не подозреваем вас ни в чем, решительно ни в чем, – поспешно возразил Генрих III. – Но мы не подпишем никакого договора, не примем никаких условий, которые могли бы благоприятствовать распространению ереси и соблазна. Терпеть подобную религию – значит одобрять ее. А мы скорее допустим вторую Варфоломеевскую ночь, скорее поступим по примеру нашего брата Филиппа Испанского, скорее последуем советам нашего кузена Гиза и его сторонников, чем каким бы то ни было образом окажем поддержку такой еретической религии. Наше царствование было за наши грехи омрачено тремя большими смутами: наш брат Анжу и его партия, Гиз и его сторонники, вы и ваши реформаторы.– Государь!– Мы не знаем, кто был для нас опаснее: Анжу с его требованиями, Гиз с его замыслами или вы с вашими поступками. Мы счастливы, что можем положить конец хотя бы одной из этих проблем.– Я не требовал ничего такого, на что не имел бы права, – гордо отвечал Бурбон.– Так говорит Анжу, так говорит Гиз, так говорят все бунтовщики.– Государь!– Не вспыхивайте из-за одного слова, брат мой, вашим поведением вы сможете доказать, что оно к вам не относится, если вы находите его оскорбительным для себя.– Государь, – сказал Бурбон, бросая на Генриха III взгляд, полный презрения. – Вы глубоко оскорбили меня, заклеймив именем бунтовщика. Это ложь! Самое большое, в чем можно упрекнуть меня, так это в опрометчивости, в безрассудной опрометчивости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132