- А у меня нет?
- Такой нет, и я довольна этим. Ты мой сильный, умный, смелый воин и
можешь быть даже царем, а я - твоей царицей.
- Клянусь Белой Собакой Геракла, ты будешь ею!
- Когда-нибудь. Я готова, - Таис приникла к Птолемею, и оба перестали
заглядывать вперед в неизвестную судьбу.
Из безмерной дали будущего время текло на них медлительным потоком,
неизбежно и неумолимо уходя в невозвратимое прошлое. Прошла и их встреча.
И вот уже Таис стояла на пороге, а Птолемей, не в силах оторваться от
подруги, топтался, подгоняемый необходимостью спешить в Гидафиней, к
Неарху, куда должны были привести лошадей. Он не знал, что точный,
исполнительный критянин сам еще только пробирался с опущенной головой по
переулкам Керамика после прощания с Эгесихорой.
- Ты не сказал мне, что будет, если Александр останется жив и
сделается царем после отца, - спросила Таис.
- Будет долгий путь, война и снова путь, помоги нам, Афина Келевтия,
богиня дорог. Он мечтает дойти до пределов мира, обиталища богов там, где
восходит солнце. И Стагирит Аристотель всячески разжигает в нем стремление
к этому подвигу.
- И ты пойдешь с ним?
- До конца. А ты пошла бы со мной? Не как с воином, а с
военачальником.
- Я всегда мечтала о далеких странах, но пути недоступны нам,
женщинам, иначе как в колесницах победителей. Будь победителем, и, если я
останусь мила тебе...
Птолемей уже давно скрылся за дальним домом, а Таис еще долго
смотрела вслед, пока ее не вывело из задумчивости прикосновение рабыни,
приготовившей воду для купания.
Птолемей, одолевая власть любви, шел скорым шагом и не позволял себе
бросить прощальный взгляд на Таис, - оглядываться уходя было плохой
приметой. Даже на ее мраморное воплощение - одну из девушек на балюстраде
храма Нике Бескрылой. Там одна из Ник в тонком древнем пеплосе, с
откинутой назад головой, как бы собирающаяся взлететь или броситься вперед
в безудержном порыве, живо напоминала ему его возлюбленную. Македонец,
дивясь сам себе, всегда подходил к храму, чтобы бросить взгляд на
барельеф.

2. ПОДВИГ ЭГЕСИХОРЫ
Метагейтнион, месяц всегда жаркий в Аттике, в последний год сто
десятой олимпиады выдался особенно знойным. Небо, столь чистое и глубокое,
что его воспевали даже чужеземцы, приобрело свинцовый оттенок. Кристальный
воздух, всегда придававший всем статуям и сооружениям волшебную четкость,
заструился и заколыхался, будто набросил на Афины покрывало неверной и
зыбкой изменчивости, обмана и искажения, столь характерных для пустынных
стран на далеких южных берегах.
Таис перестала ездить на купанье - слишком пропылилась дорога - и
лишь иногда на рассвете выезжала верхом, чтобы ненадолго ощутить в быстрой
скачке веяние ветра на разгоряченном теле.
Послеполуденный зной тяжко придавил город. Все живое попряталось в
тень, прохладу храмов и колоннад, темноту закрытых ставнями жилищ. Лишь
изредка стучали колеса лениво влекомой повозки или копыта потной лошади со
спешившим в укрытие всадником.
Эгесихора вошла по обыкновению быстро и остановилась, ослепленная
переходом от света к полумраку спальной комнаты. Не теряя ни минуты, она
сбросила легкий хитон и села в ногах распростертой на ложе столь же нагой
подруги. По раздувающимся ноздрям и часто вздымавшейся груди Таис поняла,
что спартанка злится.
- Что с тобой? - лениво спросила она.
- Не знаю. Злюсь на все. Мне надоели ваши афиняне - крикливые,
болтливые, охотники до сплетен. Неужели это те самые великие строители и
художники, мудрецы и воины, о которых так гордо писали во времена Перикла?
Или с тех пор все изменилось?
- Не понимаю, что на тебя нашло? Отравили чем-нибудь на позавчерашнем
симпосионе? Вино мне показалось кислым...
- Тебе - вино, а мне показалась кислой моя жизнь! В Афинах становится
все больше народа. Люди озлобляются от тесноты, шума, крика, вечной
нехватки то воды, то пищи. В эту жару все глядят на встречных как на
врагов. И гинекономы ярятся без причин - скоро красивой женщине нельзя
будет появиться на агоре или Акрополе по вечерам.
- В этом согласна с тобой. Тесно в Афинах, да и во всей Аттике,
говорят, собралось пятьсот тысяч человек.
- Святая мать Деметра! Во всей Спарте не больше полутораста тысяч. В
таком множестве люди мешают друг другу и озлобляются. Видят роскошь,
красоту и завидуют, насыщая воздух испарениями черной желчи.
- Не одна теснота, Эгесихора! Последствия прежних войн и особенно
прошлогодней. Наш красавец царевич, он теперь царь македонский и, по
существу, владыка Эллады, показал волчьи зубы, да славится Аполлон
Ликейский! До сего дня на рынке рабов продают фиванцев-мужчин всего по
сотне драхм, а женщин по полторы. Сам город стерт с лица Геи. Ужаснулась
вся Эллада!
- Кроме Спарты!
- Разве Спарта одна устоит? Дело вашего царя Агиса плохо - он хотел
быть один, когда совместный бой привел бы греков к победе, и остался один
против могучего врага.
Эгесихора задумалась и вздохнула.
- Всего три года прошло, как македонские мальчишки явились к нам...
- Только ли македонские? А как насчет Крита?
Лакедемонянка вспыхнула, продолжая:
- Убит Филипп, воцарился Александр, стал вместо него главным
военачальником Эллады, сокрушил Фивы и теперь...
- Отправляется в Азию на персов, продолжая дело отца.
- Ты получила вести от Птолемея? Давно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28