Мой отец
приказал прибыть в Коринф, где будет великое собрание. Его должны выбирать
главным военачальником Эллады, нового союза полисов, конечно, без упрямой
Спарты.
- Опять они отделяются! - воскликнула Таис.
- Что ты разумеешь под словом "опять"? Это было много раз...
- Я думала о Херонее. Если бы спартанцы объединились с Афинами, то
твой отец...
- Проиграл бы сражение и ушел в Македонские горы. И я не встретился
бы с тобой, - засмеялся Александр.
- Что же принесла тебе встреча? - спросила Таис.
- Память о красоте!
- Везти сову в Афины! Разве мало женщин в Пелле?
- Ты не поняла. Я говорю о той, какая должна быть! Той, что несет
примирение с жизнью, утешение и ясность. Вы, эллины, называете ее
"астрофаэс" - звездносветной.
Таис мгновенно скользнула с кресла и опустилась на подушку около ног
Александра.
- Ты совсем еще юн, а сказал мне то, что запомнится на всю жизнь и,
подняв большую руку царевича, она прижала ее к своей щеке.
Александр запрокинул ее черную голову и сказал с оттенком грусти:
- Я позвал бы тебя в Пеллу, но зачем тебе? Здесь ты известна всей
Аттике, хоть и не состоишь в эоях - Списке Женщин, а я - всего лишь сын
разведенной царской жены.
- Ты будешь героем, я чувствую!
- Что ж, тогда ты будешь моей гостьей всегда, когда захочешь...
- Благодарю и не забуду. Не забудь и ты - Эргос и Логос (Действие и
Слово) едины, как говорят мудрецы.
Гефестион с сожалением оторвался от Наннион, успев все же
договориться о вечернем свидании. Неарх и Эгесихора скрылись. Птолемей не
мог и не хотел отложить посещение Киносарги. Он поднял за руку Таис с
подушки, привлекая к себе.
- Ты и только ты завладела мной. Свободна ли ты и хочешь, чтобы я
пришел к тебе снова?
- Об этом не сговариваются на пороге. Приходи еще, тогда увидим. Или
ты уедешь в Коринф тоже?
- Мне нечего делать там! Едут Александр с Гефестионом.
- А тысячи гетер храма Афродиты Коринфской? Они служат богине и не
берут платы.
- Я сказал и могу повторить - только ты!
Таис лукаво прищурилась, показав кончик языка между губами
удивительно четкого и в то же время детского очерка.
Трое македонцев вышли на сухой ветер и слепящие белизной улицы.
Таис и Наннион, оставшись вдвоем, вздохнули, каждая о чем-то своем.
- Какие люди, - сказала Наннион, - молодые и уже столь зрелые.
Могучему Гефестиону всего двадцать один, а царевичу девятнадцать. Но
сколько людей они оба уже убили!
- Александр красив. Учен и умен, как афинянин, закален, как
спартанец, только... - Таис задумалась.
- Он не как все, совсем другой, а я не умею сказать, - подхватила
Наннион.
- Смотришь на него и чувствуешь его силу и еще, что он далеко от нас,
думает о том, что нам не придет в голову. От этого он одинок даже среди
своих верных друзей, хотя они тоже не маленькие и не обычные люди.
- И Птолемей? Я заметила, он нравится тебе.
- Да. Он старше царевича, а ближе, понятен насквозь.

За поворотом тропинки, огибающей холм Баратрон, показались гигантские
кипарисы. Не испытанная прежде радость вошла в сердце Птолемея. Вот и ее
дом, теперь, после десятидневного пребывания в Афинах, показавшийся бедным
и простым на вид. Порыв ветра словно подхватил македонца - так быстро он
взлетел на противоположный склон. У сложенной из грубых кусков камня
ограды он остановился, чтобы обрести спокойствие, приличествующее воину.
Серебристо-зеленая листва олив шепталась над головой. В этот час окраина
города с разбросанными среди садов домами казалась безлюдной. Все от мала
до велика ушли на праздник, на высоты Агоры и Акрополя и к храму Деметры -
богини плодородия, отождествленной с Геей Пандорой - Землей Всеприносящей.
Как всегда, Тесмофории должны были состояться в первую ночь
полнолуния, когда наступало время осеннего посева.
Сегодня праздновалось окончание трудов вспашки - один из самых
древнейших праздников земледельческих предков афинян, ныне в большинстве
своем отошедших от самого почетного труда - возделывания лика Геи.
Утром через Эгесихору и Неарха Таис передала Птолемею, что он должен
прийти к ней на закате солнца. Поняв, что означало приглашение, Птолемей
взволновался так, что удивил Неарха, давно признавшего превосходство друга
в делах любви. Неарх и сам изменился после встречи со спартанской
красавицей. Угрюмость, свойственная ему с детства, исчезла, а под личиной
уверенного спокойствия, которую он, бывший заложник, с малых лет
очутившийся на чужбине, привык носить, стало проступать лукавое озорство,
свойственное его народу. Критяне слыли обманщиками и лжецами потому, что,
поклоняясь Великой Богине, были уверены в смертной судьбе мужских богов.
Показывая эллинам могилу Зевса, они совершали тем самым ужасное
святотатство. Судя по Неарху, эллины оболгали критян сами - не было во
всей Пелле человека более верного и надежного, чем Неарх. И переданный им
призыв Таис, несомненно, не был шуткой.
Солнце садилось медленно. Птолемею казалось нелепо стоять у ворот
сада Таис, но он хотел точно выполнить ее желание. Он медленно опустился
на еще теплую землю, опершись спиной о камни стены, стал ждать с
неистощимым терпением воина. Последние отсветы зари погасли на вершине
Эгалейона. Темные стволы олив расплывались в сумерках. Он взглянул через
плечо на закрытую дверь, едва обрисовывающуюся под выступом портика, и
решил, что время настало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28