На пятнадцать метров ниже находилось дно сухого русла, разделявшего два параллельных увала. Я заметался на сыпком краю обрыва в поисках безопасного спуска, но такого не нашлось. Левее оказалась узкая боковая промоина, в которую я и спустился, вернее, свалился. Но падение затормозилось о стенки, песок внизу смягчил удар. Только взобравшись на вторую гряду, я увидел, что в полукилометре ниже по руслу склоны были гораздо положе. Но уж так бывает всегда, когда торопишься пересечь горную местность прямиком по намеченному направлению!
Странен и необычен был ландшафт, раскинувшийся передо мной. Я находился на уровне поверхности бэля, сплошь покрытой панцирем черного щебня и крупных черных камней, обточенных ветрами и песком в виде пирамид с острыми ребрами так называемых пустынных многогранников. Бесчисленные промоины и ущелья вскрывали породы, из которых состоял бэль, поэтому по черному фону змеились красные, оранжевые, желтые и серовато-желтые ущелья с отвесными стенами, а на дне ущелий лежали серые, голубоватые в дневном свете пески сухих русел. Растительности почти не было, не было никаких признаков животной жизни. Желтые и красные башни и колонны чередовались в рядах обрывов, уходивших на много километров на восток, к Гильбэнту.
Ветер назойливо шумел по давно обдутой до последней песчинки поверхности плато. Воздух был чист, и ясное, без единого облачка, небо еще сильнее подчеркивало безжизненное одиночество лабиринта, огражденного совершенно голыми серыми скалистыми кручами Нэмэгэту.
Слабый крик нарушил молчание, казавшееся вечным. Я увидел маленькую фигурку, карабкавшуюся на гребень около угла котловины, намеченного мною для спуска. Это был повар. На плече Никитин тащил какой-то черный, несомненно, тяжелый предмет. Я ускорил шаги, и через несколько минут повар с торжеством опустил на землю передо мной двухпудовый кусок бедра громадного динозавра. Энтузиаст едва переводил дух и от подъема, и от веса своей находки. Всегдашняя улыбка сменилась буквально сиянием.
– Там много костей лежит, – показал он на промоину, – я как увидел, так сразу схватил эту и поволок к машинам. Какая громадина! Вот так кость…
– Вот что, Иван Николаевич, – серьезно начал я, – если вы хотите сделаться настоящим палеонтологом, то сразу и навсегда запомните такое правило… Да что там правило – закон! Если найдете что-нибудь, то никогда нельзя ничего трогать и тем более хватать отдельные куски. Сначала надо зарисовать, занумеровать, потом принять меры, чтобы не рассыпалось, и лишь после всего этого брать, тут же упаковывая… А так делать не годится – схватил первое попавшееся и понес.
Смущенный повар вытер пот и безропотно взвалил на плечо тяжелую кость…
– Пойдемте посмотрим, и я положу ее на место…
Мы спустились в ущельице с большим трудом. Как вынес отсюда повар свою добычу, карабкаясь по отвесной стене?
Плита – слой твердого песчаника – образовала в более податливых разрушению глинистых породах широкий уступ. На этом уступе лежало множество костей – широкие дуги громадного таза, толстые, как поленья, обломки костей конечностей, хищно изогнутые ногтевые фаланги… Да, здесь была вымыта из породы задняя половина скелета громадного ящера. Но напрасно Никитин нес обратно громоздкую кость. Скелет весь рассыпался и был непоправимо испорчен выветриванием. Солнце, мороз, вода и ветер уже сильно разрушили лежавшие на поверхности кости. Вся плита была усеяна продолговатыми кусочками характерного светло-серого цвета, на которые, как на щепки, распадается ископаемая кость при выветривании.
Уступ песчаника выдвигался над узкой промоиной, круто спадавшей к дну котловины. Водоток промоины был усеян обломками костей, замытых весенними потоками в глину, теперь затвердевшую, как цемент.
Мы с Никитиным быстро спустились в котловину. Внизу стена западного увала оказалась состоящей из целого ряда выступов, кулисообразно заслонявших один другого до самого южного предела котловины, где высился похожий на нос броненосца конечный выступ вала. Та же плита твердого песчаника проходила посредине высоты обрыва, образуя ступень на двадцати метрах высоты над котловиной. Мы забрались на нее и пошли, огибая выступы. За третьим выступом бросилась в глаза груда ребер исполинского динозавра. Смещенные с лежавшего под ними позвоночника, ребра громоздились, как куча хвороста. В склон уходили большие лопатки, а из плиты торчали высокие отростки гигантских позвонков. Дальше в промоине рассыпавшаяся хищная лапа еще топырила свои чудовищные когти. На следующем выступе в отломе песчаника выделялась белая челюсть с кинжалообразными черными зубами, эмаль которых блестела, как у живого зверя, будто пробужденного от сна, длившегося семьдесят миллионов лет. В дне промоины и выносах в котловине белели и серели разломанные кости – позвонки, куски черепа, кости громадных лап.
Забыв обо всем на свете, я носился вверх и вниз по крутым осыпавшимся склонам, наклонялся над темными оврагами, заглядывал под выступы плит. И повсюду, почти на каждом выступе, в каждой промоине, я видел новые и новые кости или части целых скелетов, а до конца котловины оказалось двадцать два таких выступа. Несметные научные сокровища были разрушены, уничтожены здесь тысячелетиями выветривания и размыва, пока они предстали перед взором ученого.
Но, конечно, еще большее количество остатков ископаемых ящеров скрывалось в глубине этих обрывов. Разрушенные скелеты не представляли большой научной ценности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24