Полагаю, что этот «неведомый член» А. И. Гучков, получив царские письма, о подаренном одеяле мог и не жалеть.Передав письмо царицы намеревавшимся «возбудить страсти» Родзянке и Гучкову, Бадмаев 17 февраля написал очень сладкое письмо царю, что «епископ Гермоген и иеромонах Илиодор — фанатики веры, глубоко преданные царю, нашли нужным мирно уговорить г. Нового не посещать царствующий дом», и предлагал «спокойно, не возбуждая страстей, ликвидировать это дело». Увидев со временем, что «хлыст, обманщик и лжец г. Новый» не пошатнулся, Бадмаев стал именовать его «отцом Григорием» и «дорогим Григорием Ефимовичем».Вслед за Коковцовым императрица-мать, по совету Юсупова, пригласила Родзянку.— Я знаю, что есть письмо Илиодора к Гермогену, — (у меня действительно была копия этого обличительного письма), — и письмо императрицы к этому ужасному человеку. Покажите мне, — сказала она. — Не правда ли, вы его уничтожите?— Да, Ваше величество, я его уничтожу.Тут Родзянко добавляет, но тоже с большим благородством: «Это письмо и посейчас у меня: я вскоре узнал, что копии этого письма в извращенном виде ходят по рукам, тогда я счел нужным сохранить у себя подлинник».В действительности никаких «подлинников» у Родзянки не было — они были у Родионова, и о них я скажу далее. Копии же писем, которые «в извращенном» или не извращенном виде стали ходить по рукам, имели своим источником самого Родзянку и его однопартийца Гучкова, ибо именно им эти копии передал Бадмаев. Если сам Родзянко и не имел намерения распространять эти письма, то во всяком случае он не задумался взять их у Бадмаева и не воспрепятствовал их распространению Гучковым. К сожалению, оказалось, что в России не только полиция, но и «общественность» считала возможным перлюстрацию и использование чужих писем.Пустив по рукам письма царской семьи и отслужив молебен в Казанском соборе, Родзянко 26 февраля прибыл на очередной «всеподданнейший доклад», с намерением «открыть глаза» царю. Он прочел ему обстоятельную нотацию, что «присутствие при дворе в интимной его обстановке человека столь опороченного, развратного и грязного представляет из себя небывалое явление в истории русского царствования», показал письма «жертв», фотографии Распутина среди «хлыстов», подчеркнул необходимость оградить наследника от дурных влияний, сообщил, что «на съезде масонов в Брюсселе говорили о Распутине как о удобном орудии в их руках» — сведения, полученные от Юсупова-младшего, знакомого с масономанией царя. Показал Родзянко, хотя и не пишет об этом в своих воспоминаниях, и копии писем царицы и дочерей. В конце доклада царь поблагодарил председателя Думы, сказав, что тот «поступил как честный человек, как верноподданный», и тот ушел довольный. В общем, как было принято писать в официальных сообщениях, аудиенция «носила всемилостивый характер».Не знаю, с каким чувством слушал «властитель слабый и лукавый» напористого и шумного «толстяка Родзянко», может быть, тот держался скромнее, чем он пишет в своих воспоминаниях, там он на каждой странице кого-нибудь «распекает». Но вот эпизод, характеризующий то ли надежность мемуаров, то ли лукавство царя: Родзянко показал "фотографию Распутина с наперсным крестом: «Вы видите, Ваше величество, Распутин не иерарх, он здесь изображен как бы священником». Государь на это сказал: «Да, это уж слишком. Он не имеет права надевать наперсного креста». Между тем крест этот с монограммой "Н" сами царь и царица подарили Распутину.Царь видел, что Родзянко питается слухами и разносит их, и приказал Дедюлину дать Родзянко «синодальное дело» Распутина, чтобы тот составил и доложил личное мнение, добавив: «пусть об этом пока никто не будет знать». Дедюлин передал ему слова государя, что «Родзянко вполне убедится в ложности всех сплетен и найдет способ положить им конец». Но Родзянко немедленно распространил по городу весть об «оказанной ему государем чести», сразу же «засадил… всех присяжных переписчиц за копирование дела в полном объеме» и для изучения его привлек нескольких членов Думы, в том числе и Гучкова. Приехавшему за делом от имени царицы П. С. Даманскому он дела не отдал, а ее духовника А. Васильева, похвалившего Распутина, назвал «сектантом и участником сатанинского замысла». 8 марта с помощью своих друзей Родзянко кончил доклад и попросил приема у царя, а на следующий день царицу посетила З. Н. Юсупова, убеждая ее, что Распутин «хлыст», а Родзянко «честный и верный человек». Никак не могла в аристократических головах вместиться мысль, что царь скорее послушает мужика, чем камергера.В этот же день, 9 марта 1912 года, при обсуждении в Думе сметы Синода выступил Гучков: «Все вы знаете, какую тяжелую драму переживает Россия; с болью в сердце, с ужасом следим мы за всеми ее перипетиями, а в центре этой драмы загадочная трагикомическая фигура — точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Быть может, изувер-сектант, творящий свое темное дело, быть может, проходимец-плут, обделывающий свои темные делишки. Какими путями достиг этот человек этой центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?…» Речь была построена на сведениях «записки» Илиодора и «синодального дела», не приводились факты, но делались намеки на якобы всем известное. Кончил он тем, что за спиной Распутина «стоит целая банда», в том числе «ненасытные честолюбцы, тоскующие по ускользнувшей из их рук власти» — явно имея в виду Витте.Пока Родзянко бегал по городу, разглашая конфиденциальное поручение царя, а Гучков произносил в Думе речи, сводя счеты с царем и Витте, Родионов размышлял, что ему делать с полученными от Илиодора царскими письмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96