Острогорский и лейб-педиатр К. Рауфхус.С 10 октября стали публиковаться бюллетени о состоянии здоровья наследника. По словам Витте, «в царской семье есть какой-то странный — не то обычай, не то чувство — не признаваться в своей болезни», гемофилия наследника скрывалась даже от придворных, и распубликованию бюллетеней можно дать одно объяснение — страну начали готовить к его смерти. «Страна жила под страхом катастрофы, — вспоминает Коковцов. — Я не решался беспокоить государя никакими делами». Повсюду проходили молебны, царь отвечал благодарственными телеграммами — не берусь писать, каково было ему, а особенно матери.Восьмилетний Алексей очень страдал от болей и сам не верил в выздоровление. «Когда я умру, поставьте мне во дворе маленький памятник», — сказал он родителям. 10 октября его причастили. «Вошли их величества в полном отчаянии, — вспоминает Вырубова. — Государыня повторяла, что ей не верится, что Господь их оставил. Они приказали мне послать телеграмму Распутину».На следующее утро, вспоминает Мосолов, они с бароном Фредериксом «узнали, что в апартаментах императрицы и наследника царит большое волнение. Государыня получила телеграмму от Распутина, сообщавшего, что здоровье цесаревича исправится и что он вскоре освободится от страданий… В два часа врачи пришли опять ко мне, и первое, что они сказали, было, что кровотечение у цесаревича остановилось. По словам императрицы, это было уже не в первый раз, когда старец спасал жизнь наследника».Телеграмма не сохранилась, но общий смысл был тот, что наследник не умрет, болезнь не так страшна, пусть только доктора его не слишком беспокоят. Мэсси пишет, что с медицинской точки зрения это был разумный совет, хлопоты вокруг наследника и истерия самой Александры Федоровны создавали напряжение, уже само по себе губительное. Вызванное телеграммой успокоение царицы передалось и мальчику.21 октября Николай II послал успокоительное письмо матери, 24-го возобновил охоту на оленей. 2 ноября был напечатан последний бюллетень, а 5-го семья вернулась в Царское Село. Если на время царица и усомнилась в Распутине, то отныне уже никто и никогда не мог поколебать ее веры в святость и могущество «старца». Глава XV ОХОТА НА РАСПУТИНА. КОАЛИЦИЯ ТРЕЗВЕННИКОВ
В конце 1912 года Распутин вернулся в Петербург. Если его влияние на царскую семью не поколебалось, а имя постепенно сошло с газетных страниц, то и враги его отнюдь не опускали рук. Наибольшая активность сосредоточилась в двух кружках: вокруг отставного иеромонаха Сергея Михайловича Труфанова и вокруг бывшего «поставщика чудотворцев» великого князя Николая Николаевича.Генерал Богданович был ктитором Исаакиевского собора, а также автором и издателем «кратких, но от сердца идущих» монархических брошюрок, на которые он вымогал деньги и непосредственно у царя, и в Министерстве внутренних дел. В течение трех десятилетий салон Богдановичей посещался представителями столичной и провинциальной высшей бюрократии, церковниками, а затем и членами правых партий. Субсидии на салон получал он частью от Министерства внутренних дел, частью от дворцового коменданта В. А. Дедюлина, в придворной среде чувствовавшего себя не совсем уверенно и потому слегка заискивавшего перед монархическими кружками.Богданович был настроен «антираспутински» с 1908 года, как только до него дошли слухи о близости «мужика» к царской семье, но кампанию против него повел с начала 1912 года, прежде всего в своих еженедельных письменных докладах царю. Сведения он получал от завсегдатая своего салона директора Департамента полиции С. П. Белецкого. По его же просьбе поручил Белецкий своему агенту журналисту И. Ф. Манасевичу-Мануйлову публиковать статьи, рисующие Распутина в дурном свете, — взятое им интервью, как Распутин водил голышом своих почитательниц в баню «смирять гордыню», перепечатано было в английских и французских газетах, положив начало известности Распутина как «Russia's greatest love machine».He надеясь только на силу слова, Богданович задумал покончить с Распутиным более верными методами. Еще в феврале 1912 года, в связи со слухами об отъезде Распутина в Крым с царской семьей, написал он ялтинскому градоначальнику генерал-майору И. А. Думбадзе, что ему, «старику, с тех пор не спится, как удостоверился, что Распутин — бродяга, он успел совершить много зла и здесь и обещает возмутительно вести себя и у вас… Многие россияне уповают, что бесценный, неподражаемый Иван Антонович утопит грязного бродягу в волнах Черного моря». И. А. Думбадзе был действительно неподражаем: когда в 1907 году в него с балкона одного из ялтинских домов была брошена бомба, он не стал искать виновных, а приказал сжечь весь дом. В феврале Распутин поехал в Покровское, а не в Ялту, а с июля по декабрь Думбадзе был временно отозван оттуда. Но просьбы старика он не забыл и осенью 1913 года, когда царская семья находилась в Крыму и Распутин был вызван туда, телеграфировал шифром Белецкому: 'Тазрешите избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту". Белецкий передал телеграмму министру внутренних дел Н. А. Маклакову, спрашивал, что ответить, но тот сказал: «Я сам». Не знаю, доложил ли он царю, но эта попытка убить Распутина не состоялась.У иеромонаха Илиодора влияние было уже гораздо меньше, чем у генерала Богдановича, но ненависти к Распутину пожалуй, больше. На совет Гермогена молиться владычице мира он ответил: «После помолюсь, а сейчас буду бороться». Начал он давать интервью газетчикам и бомбардировать проклятиями Синод, называя епископов «животными, упитанными кровью народной», — но интерес газет постепенно падал, как падает он ко всякой сенсации, а послания оседали в синодских архивах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96