В частности, она фигурирует в бревиарии патриарха Никифора, откуда была заимствована летописцем Аскольда. Итак, и этот факт отсылает нас по меньшей мере к IX в.
В качестве хронологического признака может быть взята и антииудейская направленность ”Речи”, понятная для IX в., когда Хазарский каганат представлял значительную политическую силу, а христианская пропаганда в Восточной Европе сталкивалась с пропагандой талмудистской. Во времена Владимира Святославича этот момент выглядел бы вопиющим анахронизмом. Думаем, что и антииудейские пассажи в ”Слове о законе и благодати” Илариона также навеяны ”Речью Философа”, перенесенной с IX на конец Х в.
Предложенная дата сочинения (IX в.) давно признана в литературе [325; 357, с. 330—332; 437; 438, с. 6—16; 752; 755, с. 152—157]. Она породила ряд гипотез, в основном надуманных и неправдоподобных. Если считать, что комментируемый отрывок является реминисценцией, а еще больше — изложением реальной речи, провозглашенной просветителем (кем бы он ни был) в середине или во второй половине IX в., то, естественно, возникает вопрос: где, когда и при каких условиях это произошло; к кому обращался оратор?
В. И. Ламанский допускал, что включенная в летопись речь приходится на время хазарской миссии Кирилла (860—861 гг.) и адресовалась хазарскому кагану [325, с. 176]. Принять эту гипотезу не можем. Склонять правителя каганата к обращению в лоно христианской церкви было бы делом безнадежным, поскольку тот уже исповедовал монотеистическую религию, и менять ее на другую не было никакого смысла. Реальный Кирилл на это и не рассчитывал: целью его миссии было обеспечить права христиан, которые жили под юрисдикцией каганата. Тем более нелепо излагать человеку, который исповедовал иудаизм, содержание Ветхого завета и исторические сведения о судьбе Израиля. Еще нелепее было ругать иудаистов, как это подано в летописном тексте. К тому же, реального крещения хазарского кагана не было, а появление разбираемого текста имело бы смысл лишь при условии ”счастливого финала”.
А. А. Шахматов предложил более сложную версию. По его мнению, ”Речь Философа” обращена к болгарскому царю Борису, а ее автором был не Кирилл, а его брат и сподвижник Мефодий, лишь позднее превращенный в старшего просветителя [752; 755, с. 152—154]. Однако и эта гипотеза своей надуманностью с подменой имен выглядит слишком искусственно.
Тем временем напрашивается более простая и более естественная мысль: ”Речь Философа” произнесена Кириллом летом 860 г. в константинопольском храме св. Софии и обращена к киевскому кагану Аскольду, который перед этим заключил победный мир с византийским императором Михаилом III. Ее финалом действительно было крещение киевского правителя. Этот важнейший эпизод ”Летописи Аскольда”, использованный авторами ”Владимировой легенды”, переадресован и передатирован ими подобно тому, как соглашения с греками были передатированы и переадресованы Олегу.
Содержание речи в передаче киевскими книжниками, очевидно, носило приблизительный характер, однако более или менее правильно отражало идейную направленность сочинения, прежде всего, его антииудейский характер. Действительно, во времена Аскольда иудаизм был ближайшей альтернативой христианства (во времена Владимира Святославича на подобную роль могло претендовать магометанство). Хазарские проповедники, вероятно, действовали активно, да и в самом Киеве постоянно проживало немало лиц иудейского вероисповедания. Поэтому не удивительно, что разговор киевского правителя с Философом шел вокруг талмудистского учения. Здесь мы подходим к важному вопросу относительно выяснения точных границ литературного заимствования: где именно начинается адаптированная выдержка из ”Летописи Аскольда” и где она кончается.
В первую очередь, подчеркнем, что текст ”Сказания о Владимировом крещении” имеет сложную структуру и включает несколько разнородных фрагментов. Начальная часть, посвященная миссионерам, вероятно, принадлежит авторам ”Начального свода” 1037 г. Так как в ”Обычном житии” Владимира этот сюжет отсутствует, значит, он появился позднее. Его появление спровоцировано ”Речью Философа”, чье включение в текст ”Сказания” подсказало повествовательный ход. При внимательном рассмотрении ситуация выглядит намного сложнее.
Привлекает внимание дублирование текста в изложении иудаистской позиции. Сначала Владимир спрашивает у проповедников: ””То кде есть земля ваша?” И получает довольно странный ответ: ”Въ Иерусалимђ”. Онъ же рече: ”То тамо ли есть?” Они же рђша: ”Разгнђвалъся Богъ на отци наши, и расточи ны по странахъ, грехъ ради нашихъ, и предана бысть земля наша хрестьяномъ”. Владимир отвечает: ”То како вы инђхъ оучите, а сами отвђржени Бога?”” [250, с. 73].
К этой же теме будущий неофит обращается еще раз — в разговоре с греческим философом: ”Рече же Володимръ: ”Придоша къ мнђ Жидове, глаголюще: яко Нђмьци и Грђци вђруть, его же мы распяхом”. Философъ же рече: ”Воистину в того вђруемъ; тђхъ бо пророци прорькоша, яко Богу родитися, а другии распяту быта, и третьи день въскреснути и на небеса възити: Они же ты пророкы избиваху, а другая претираху; егда же събысть ся проречение ихъ, сниде (Богъ) на землю, и распятье приять, и въскресе, и на небеса възиде, а сихъ же ожидаше покаянья за 40 лђтъ и за 6 не покаяшася. И посла на ня Римляны, грады ихъ разъбиша, а самђхъ расточиша по странамъ, и работать въ странахъ” [там же, с.74].
Получается очевидная несообразность. Киевский правитель ставит перед иудаистскими проповедниками неприятный для них вопрос и добивается от них саморазоблачающего ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137