Широкоплечая фигура, покрытая розовой щетиной, неожиданно появилась
оттуда, взмахивая влажной щетинистой конечностью. Оно имело ослепительно
красную повязку из шишек, похожих на драгоценные камни. Человек щелкнул
кнопкой прожектора, и блестящая сеть опустилась на существо. Оно пыталось
освободиться, но не могло. Его движения совпадали со слабыми ударами по
барабану; эти звуки можно было принять за биение человеческого сердца.
Сейчас весь мир рушился и чахнул, и он бежал, бежал на восток, моложе
собственного "я", под голубое небо, в заросли саги, соляные кусты, заросли
травы и чемизы.
Овца ничего не поняла, откуда появился человек, убегая от него,
неожиданно выскочившего непонятно откуда, переливающегося всеми цветами
рассвета. Потом все поплыло по теплым волнам туда, где живут несбывшиеся
мечты...

Пение птиц; предрассветная пора; он был выброшен на мелководье сна, в
мир, где время висит на краю света. Замороженное... Его сознание медленно
прояснилось от сумбура мыслей, скопившихся в его мозгу за долгие годы. Или
это было вчера?
Охотник проснулся, понимая, что вызов был важным. Он наклонился и
убрал все знаки из палатки еще до того, как взошло солнце. Койота нигде не
было видно. Следопыт решил прогуляться. На это ушло много времени, слишком
много для него, чтобы пойти дальше. Его ощущения, однако, были другого
свойства. Он обычно тщательно анализировал их, но редко проверял.
Прогуливаясь утром, он разглядывал свой мир. Он снова был маленьким,
как в начале, хотя это было относительно тех миров, по которым он
путешествовал. Он шел сейчас в предгорьях Карризо в Динетахе - стране
навахо, площадь которой больше двадцати пяти тысяч миль, большая из пока
освоенных земель. Свыше полутора миллионов акров занимали еще неосвоенные
земли, ограниченные четырьмя священными горами: Дебентза на севере; гора
Тейлора на юге; пик Сан-Франциско на западе и пик Бианко на востоке,
каждая со своей историей и священным смыслом. Многое он знал; Динетах
менялся медленно и был пока узнаваем в этом двадцать втором веке, как
родина его детства. Вернувшись в эту страну много лет спустя, он как бы
повернул время вспять.
Этот и тот другой дни еще различались. Из его клана - маленького
клана - в живых остался он один. В те времена человек рождался членом
материнского клана, но был также и членом отцовского; его отец был из
Таозено, и они мало общались с поселком индейцев. Отец был высоким
мускулистым мужчиной, наиболее удачливым следопытом, в нем текла кровь
жителя прерий. Он перешел жить в Динетах, присматривая за стадом своей
жены, мотыжил кукурузное поле, пока в один прекрасный день непонятное
беспокойство не завладело им.
Это не было отсутствием привязанности к клану, изменившему его жизнь.
Навахи имели огромный потенциал для личных контактов посредством
запутанных родовых взаимоотношений, так что, даже если все люди, кого он
знал в юности, умерли, всегда можно было найти гостеприимный кров в другом
месте. Но он вернулся с женой-англичанкой и не сделал этого, чувствуя в
душе угрызения совести, хотя прошло более трех лет со дня смерти Доры.
Это было хуже смерти. Одинокий навах на своей земле. Прочь от людей,
перестань быть навахо. И он понял, что это единственно возможный путь,
хотя его мать, бабушка и прабабушка были похоронены где-то рядом с тем
местом, где он сейчас жил. Знал, что изменился, значительно изменился за
прошедшие годы. Но оставались люди. В целом страна изменилась мало, они
забыли многие незначительные события, которые он помнил, а малые события
складывались в большие. Парадоксально, что он был на одной стороне ранней
эры, а его современники на другой...
Он гулял под чужими солнцами, шел по следам странных зверей,
уподобляясь монстру-убийце. Охотник изучил пути белликанов и чувствовал
себя очень неуютно среди них. Там он получил несколько прозвищ, и
некоторые вполне заслуженно. Его голова, как библиотека, хранила в
натренированной памяти песни йатаалайи. Чуждый их традициям, он находился
среди них. Ему хотелось побыть одному во что бы то ни стало.
Следопыт очнулся, сказал себе, что презирает их, и бежал, выбираясь
из стен на поверхность гранита и песчаника, на косогор с соснами и
можжевельником. Мертвые юккасы - их листья соприкасались со льдом -
лежали, похожие на упавшие на землю обгоревшие звезды, по всему его пути.
Снег сверкал на далеких горных вершинах под ясным небом. Ему не было
холодно, но он уверенно шагал, чувствуя, как радость наполняет его.
День тянулся медленно. Он все шел, к середине утра остановился, чтобы
неспешно перекусить на косогоре, по гряде от грязного хогана поднимался
дым, его висячая дверь виднелась на восточной стороне.
Старик, опираясь на палку вышел из-за скалы, где, отдыхая, наблюдал
за овечкой. Он шел, прихрамывая, по извилистой тропе, приближаясь.
- Йа'ам'еех! - сказал старик, взглянув на него.
- Йа'ам'еех.
Он пригласил старика разделить его трапезу, они молча поели.
Через некоторое время он спросил: к какому клану принадлежит старик;
невежливо было спрашивать имя, и этому он научился у народа кроликов
красной воды. Он считал, что лучше, когда говоришь со старым человеком, а
не с юношей, живущим далеко от города.
Наконец, старик спросил его о его клане. После его ответа, они снова
замолчали. Нехорошо говорить о мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55