Например о том, что в годы моей молодости, на Земле, самые
хорошие трубки делали из пенки, либо верескового корня. Глиняные трубки
слишком быстро нагревались и их было неудобно держать в руке, а деревянные
трескались или слишком быстро прогорали. В конце девятнадцатого века,
благодаря постоянным предостережениям медиков о вреде сигаретного дыма,
курение трубок испытывало небывалый подъем. И к началу следующего столетия
мировые запасы пенки и вереска были почти полностью исчерпаны. Пенка или
точнее гидросиликат магния - осадочная горная порода, встречающаяся среди
многовековых отложений морских раковин, спрессованных огромным давлением.
Очень быстро все ее выработки истощились, и поставки этого сырья были
прекращены. А белый вереск, по латыни Erica Arborea, из корня которого
изготовляются трубки, рос лишь в некоторых районах Средиземноморья и
достигал крупных размеров, в лучшем случае, лет за сто. Собирали его все
кому не лень, ничуть не заботясь о новых посадках для будущего урожая.
Поэтому нынешним курильщикам трубок приходится довольствоваться продукцией
из пиролитического углерода, а пенковые и вересковые трубки остались лишь
в воспоминаниях да у некоторых коллекционеров. Время от времени небольшие
залежи пенки обнаруживаются на других планетах, мигом обогащая
счастливчиков, которым удается их найти. Но Erica Arborea или что-либо
сравнимое с ней нигде, кроме Земли, обнаружено не было...
В наши дни люди, вроде меня или Дюбуа, являют собой редкое
исключение. Подавляющее большинство курильщиков предпочитают именно
трубки, и цена на вересковый корень может быть очень приличной. Именно
такую трубку мне и показывал Бейнер. Следовательно...
- ...пятнадцать процентов, - настаивал он. - Это едва позволит мне
надеяться хоть на небольшую прибыль.
- Черта с два! Этот вереск стоит вдесятеро дороже куска платины
такого же веса!
- Ты заставишь мое сердце разорваться, если потребуешь больше
восемнадцати процентов.
- Тридцать.
- Фрэнк, будь благоразумен.
- Может быть, бросишь молоть чепуху и перейдешь к делу?
- Двадцать процентов - это все, что я могу позволить. Больше нам
говорить не о чем. Это тебе обойдется в пять миллионов.
Я расхохотался ему в лицо.
Из чистого упрямства я торговался еще целый час, отвергая одно за
другим предложения Бейнера и не веря не единому его слову. Я ведь тоже в
этом собаку съел. Наконец мы сошлись на двадцати пяти с половиной
процентах и четырех миллионах. Мне пришлось звонить Малисти, чтобы
распорядиться о финансировании этой затеи. Я искренне пожалел, узнав что
поднял его с постели.
Вот так мне и удалось уладить дело с вересковым корнем, завершившееся
столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем
удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева!
Помните об этом? Впрочем, я это уже говорил.
Когда мы, наконец, закончили он похлопал меня по плечу, сказав, что я
хладнокровный игрок, и что лучше быть со мной по одну сторону баррикад.
Затем мы выпили еще по одной, и Бейнер стал жаловаться, что ему никак не
удается подыскать себе повара-ригелианца и намекнул о желании перекупить у
меня Мартина Бремена. Под конец он снова стал допытываться, кто же
все-таки дал мне знать об этом деле.
Потом Бейнер отвез меня к Башне Бертоля. Мы попрощались, и он уехал.
Ливрея подогнала мой глайдер к подъезду ресторана и открыла дверцу.
Получив причитающиеся деньги, она выключила улыбку и удалилась. Я поехал в
"Спектрум", жалея, что вместо того, чтобы спокойно поужинать в отеле и
завалиться спать пораньше, я весь вечер ставил свой автограф на все новые
и новые листья.
Радио в моей машине наигрывало какую-то легкую мелодию, которую я лет
сто уже не слышал, и в сочетании с начавшимся дождем, она вызвала у меня
чувство легкой грусти и одиночества. Машин на улицах почти не осталось, и
я прибавил скорость.
На следующее утро, я отправил курьер-грамму Марлингу с Мегапеи, в
которой заверял, что Шимбо будет у него еще до начала пятого периода. Еще
спрашивал, не известен ли ему пейанец по имени Грин-Грин, или что-то в
этом роде, причем может ли он быть связан каким-нибудь образом с Белионом.
Я попросил его ответить курьерограммой с оплатой получателем, адресованной
на имя Лоуренса Дж.Коннера, п/о Вольная. Подписываться я не стал.
Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой.
Курьерограмма - самый быстрый и самый дорогой вид межзвездной связи, но
тем не менее, я был уверен, пройдет пара недель, прежде чем я получу
ответ.
Конечно, я несколько рисковал, посылая депешу подобного рода с
Дрисколла, да еще с обратным адресом на Вольной, если по прежнему хотел
сохранить инкогнито. Но я собирался улететь сегодня же и стремился
закончить дела побыстрее.
Расплатившись за номер в отеле, я поехал на улицу Нуаж, чтобы окинуть
дом Рут прощальным взглядом. По дороге я позавтракал в какой-то
забегаловке.
В Мармеладном Дворце меня поджидало кое-что новенькое. Из щели
почтового ящика я извлек большой белый конверт без обратного адреса.
На нем значилось: "Фрэнсису Сандау, дом Рут Лэрис". Я вошел в дом и,
прежде чем распечатать послание, убедился, что, кроме меня, тут никого
нет. Затем я достал из кармана безобидную с виду, тонкую трубочку, несущую
тихую, мгновенную смерть любому живому существу, сел в кресло и положил ее
перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56