Но ведь он Рендер, Творец, один из двухсот особых аналитиков, чья
психика позволяла входить в невротические системы и выносить оттуда только
эстетическое удовлетворение имитацией отклонения - Здравомыслящий Мастер.
Рендер расшевелил свои воспоминания. Его самого тоже анализировали и,
как гранитно-волевого, ультрапрочного аутсайдера, заставляли переносить
ядовитый газ фиксации, и он проходил невредимым через химеры искажений,
заставляя темную Мать Медузу закрывать глаза перед кадуцеем его искусства.
Его собственный анализ не был таким трудным. Девять лет назад (как
давно это было!) он добровольно подвергся инъекции новина в самую
болезненную область своей души. Это было после автокатастрофы, когда
погибли Рут и их дочь Миранда, и он хотел отстранения. Возможно, он не
хотел вновь обрести переживания; возможно, его собственный мир теперь
базировался на определенной жесткости чувств. Если так, то он достаточно
разбирался в путях мозга, чтобы понять это, и, видимо, решил, что такой
мир имеет свои преимущества.
Его сыну Питеру было теперь десять лет. Он учился в хорошей школе и
писал отцу каждую неделю. Письма постепенно становились грамотными,
показывали признаки раннего развития, которое Рендер мог только одобрить.
Он должен взять мальчика на лето с собой в Европу.
Что касается Джил - Джил Де Вилл (какая же вычурная, смешная фамилия
- он и любил ее за эту фамилию), то она все больше и больше интересовала
его. Он иногда задумывался, не признак ли это преждевременной старости.
Его привлекал ее немузыкальный голос, ее внезапный интерес к архитектуре,
ее беспокойство по поводу неизлечимой родинки на правой стороне ее во всех
других отношениях красивого носа. По-настоящему, следовало бы немедленно
позвонить ей и отправиться на поиски нового ресторана, но почему-то не
хотелось.
Он уже несколько недель не был в своем клубе "Куропатка и Скальпель"
и сейчас чувствовал желание поесть за дубовым столиком одному, в
построенной на разных уровнях столовой с тремя каминами, под
искусственными факелами и кабаньими головами, напоминающими рекламу джина.
Итак, он сунул свою перфорированную членскую карточку в прорезь телефона
на столе, и позади голосового экрана дважды прожужжало.
- Алло, "Куропатка и Скальпель", - сказал голос, - чем могу служить?
- Говорит Чарльз Рендер, - сказал он. - Я хотел бы столик примерно
через полчаса.
- На сколько человек?
- На меня одного.
- Очень хорошо, сэр. Значит, через полчаса. Рендер? Р-е-н-д-е-р?
- Правильно.
- Спасибо.
Он выключил связь и встал. Снаружи день уже исчез. Монолиты и башни
теперь бросали вдаль собственный свет. Мягкий снег, похожий на сахар,
падал вниз и превращался в капли на оконных стеклах.
Рендер влез в пальто, выключил свет, закрыл внутреннюю дверь. На
книге записей миссис Хиджс лежала записка.
"Звонила мисс Де Вилл", прочел он. Он скомкал записку и бросил в
мусоропровод. Придется позвонить ей завтра и сказать, что работал допоздна
над лекцией.
Он выключил последний свет, надел шляпу, вышел и запер за собой
наружную дверь. Лифт спустил его в подземный гараж, где была припаркована
его машина.
Там было холодно, и его шаги громко звучали по цементу. Под ярким
светом его Спиннер С-7 казался гладким серым коконом, из которого вот-вот
появятся буйные крылья. Два ряда антенн, веером склоняющихся вперед над
капотом, усиливали это впечатление. Рендер прижал большой палец к дверце.
Усевшись, он коснулся зажигания, и раздалось жужжанье одинокой пчелы,
проснувшейся в большом улье. Дверца бесшумно закрылась, когда он поднял
рулевое колесо и закрепил его на месте. Покрутившись по спиральному скату,
он подъехал к двери перед выходом наружу.
Когда дверь с грохотом поднялась, он включил экран назначения и
повернул ручку, которая меняла передачу карты. Слева направо, сверху вниз
он сменил секцию за секцией, пока не нашел часть Карнеги-авеню, которую
желал. Он пробил эти координаты и опустил руль. Кар включил монитор и
выехал на окраинное шоссе. Рендер закурил.
Оттолкнув свое сиденье обратно в центр, он оставил все стекла
прозрачными. Приятно было откинуться и смотреть на машины, пролетающие
мимо как рой светлячков. Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел вверх.
Было время, когда он любил снег, когда снег напоминал ему романы
Томаса Манна и музыку скандинавских композиторов. Но теперь в его мозгу
был другой элемент, от которого он никак не мог полностью отделаться. Он
так отчетливо видел облачка молочно-белого холода, кружившиеся вокруг его
старой машины с рулевым управлением, текущие в ее оплавленное огнем нутро,
чтобы почернеть там; видел так ясно, как будто он идет по известковому дну
озера к машине - затонувшему обломку - и он, водитель, не может раскрыть
рта и заговорить - боится утонуть; и он знает, что когда бы ни увидел
падающий снег - это где-то белеют черепа. Но девять лет вымыли большую
часть боли, поэтому он также сознавал, что ночь приятна.
Он быстро ехал по широким дорогам, проносился по широким мостам, чья
гладкая поверхность, сверкающая под фарами, была соткана из листьев дикого
клевера, нырял в туннель, где тускло светящиеся стены расплывались как
мираж. В конце концов он затемнил окна и закрыл глаза.
Он не мог вспомнить, дремал он или нет, и это означало, что скорей
всего дремал. Он почувствовал, что кар замедляет ход, и подвинул сиденье
вперед.
1 2 3 4 5 6 7