— Вероятно. — Она скривила свои яркие губы в улыбке. — Отдаешь и получаешь взаимно. Но ведь вы сегодня этого не сделаете, а? Знаете, это будет повторение, произойдет нечто вроде спада интереса, и это не получит огласки, как в единичном случае.
— Вы забываете о статистике, — заметил Рэндер. — Среди медиков, как и среди юристов, такое случается примерно втрое чаще, чем у людей других профессий.
— Ну да! — Она, похоже, расстроилась. — Уходите от моего окна! Иначе я перейду работать к д-ру Хансену. Он — растяпа.
Рэндер подошел к ее столу.
— Я никогда не знаю, когда вас принимать всерьез, — сказала она.
— Я ценю ваши заботы. В самом деле ценю. Дело в том, что я никогда не был приверженцем статистики — но, наверное, за четыре года такая нервная в прямом смысле — работа должна была сказаться.
— Хотя нет, о вас писали бы все газеты, — задумалась она. — Все репортеры спрашивали бы меня о вас… Слушайте, зачем это делают?
— Кто?
— Кто угодно.
— Откуда я знаю, Винни? Я всего лишь скромный возбудитель души. Если бы я мог точно указать общую подспудную причину и вычислить способ предупреждения таких вещей — это было бы куда лучше моих бросков к новым границам. Но я не могу сделать это по одной причине: не могу придумать.
— Ох!
— Примерно тридцать пять лет самоубийство в США считалось девятой по частоте причиной смерти. Теперь она шестая для Северной и Южной Америки. В Европе — седьмая, я думаю.
— И никто так и не узнает, почему Иризэри выбросился из окна?
Рэндер отставил стул, сел и стряхнул пепел в ее маленький сверкающий подносик. Она тут же опорожнила его в корзинку для бумаг и многозначительно кашлянула.
— О, всегда можно поразмышлять, — сказал он, — и человеку моей профессии необходимо подумать. Во-первых, посмотреть, не было ли личных черт, предрасполагающих к периодам депрессии. Люди, держащие свои эмоции под жестким контролем, люди, добросовестно и, может быть, с некоторым предубеждением занимающиеся мелкими делами… — Он снова сбил пепел в ее подносик и следил, как она было потянулась вытряхнуть его, но затем быстро отдернула руку. Он оскалился в злой усмешке. — Короче говоря, нечто типичное для людей тех профессий, которые требуют скорее индивидуального, чем группового действия медицина, закон, искусство.
Она задумчиво смотрела на него.
— Не беспокойтесь, — хохотнул он, — я чертовски радуюсь жизни.
— Но сегодня вы несколько унылы.
— Пит звонил. Он сломал лодыжку на уроке гимнастики. Они должны были бы внимательнее следить за такими вещами. Я думаю перевести его в другую школу.
— Опять?
— Может быть. Посмотрим. Директор хотел позвонить мне вечером. Мне не хотелось бы его переводить, но я хочу, чтобы он окончил школу целым и невредимым.
— Мальчики не вырастают без одного-двух несчастных случаев. Такова статистика.
— Статистика — не судьба, Винни. Тут уж каждый творит свою сам.
— Статистику или судьбу?
— И то, и другое, я думаю.
— Я думаю, что если что-то должно случиться, то оно случится.
— А я — нет. Я думаю, что человеческая воля при поддержке здравого смысла в какой-то мере управляет событиями. Если бы я так не думал, я не занимался бы своим делом.
— Ну да. В машинном мире вы знаете причину и следствие. Статистика это проверка.
— Человеческий мозг — не машина, и я не знаю причины и следствия. И никто не знает.
— Но у вас знания химика. Вы — ученый, док.
— Я — троцкистский уклонист, — улыбнулся он, — а вы когда-то были преподавательницей балета. — Он встал и взял свое пальто.
— Кстати, мисс де Вилл звонила. Просила передать: "Как насчет Сент-Мориса?"
— Слишком ритуально, — отмахнулся он. — Лучше Давос.
Самоубийство расстроило Рэндера больше, чем следовало бы, поэтому он закрыл окна, включил фонограф и только одну настольную лампу.
"Как изменилась качественно человеческая жизнь, — записал он, — после промышленной революции?"
Он перечитал фразу. С этой темой его просили выступить в субботу. Как обычно в таких случаях, он не знал, что говорить, потому что сказать он мог многое, а ему давали только час.
Он встал и начал ходить по кабинету, наполненному теперь звуками Восьмой симфонии Бетховена.
— Сила вредоносного воздействия на человеческую психику, — сказал он, щелкнув по микрофону и включив записывающий аппарат, — увеличилась с развитием технологического прогресса. — Его воображаемая аудитория притихла. Рэндер улыбнулся. — Человеческий потенциал генерирования таких воздействий умножался массовым производством. Способность вредить психике через личные контакты распространялась в прямой пропорции с повышением легкости общения. Но все это общеизвестно, и это совсем не то, что я хочу рассмотреть сегодня. Я хотел бы поговорить о том, что я называю аутопсихомимикрией — это самогенерирующиеся комплексы тревоги, которые на первый взгляд кажутся подобными классическим образцам, но в действительности стимулируют радикальный перерасход психической энергии.
Они характерны для нашего времени… — Он сделал паузу, чтобы положить сигарету и сформулировать следующую фразу. — Аутопсихомимикрия самопродолжающийся комплекс имитации — почти всегда — дело, привлекающее внимание. Например, джазист полжизни действовал в возбуждении, хотя никогда не пользовался сильными наркотиками и с трудом вспоминает тех, кто ими пользовался — потому что сегодня все стимуляторы и транквилизаторы очень слабые. Как Дон Кихот, он шел за легендой, и одной его музыки было достаточно, чтобы привести его в возбуждение.
Или другой мой пациент — корейский военный сирота, который жив и сейчас, благодаря Красному Кресту, Юнеско и приемным родителям, которых у него никогда не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42