Соразмерно их заслугам (религиозным) им назначалось содержание, которое выплачивалось из доходов, получаемых от поземельного налога и джизьи. Так что в известном смысле они, конечно, зависели от государства, и они должны были это с каждым днем все более сознавать, ибо доход от прямой военной добычи уменьшался с ростом территории и консолидацией дар ал-ислама. Претензии на выплату содержания основывались на договорах, заключенных племенами с Пророком; недаром историки считают столь важными вуфуд («делегации»), которые к концу жизни Мухаммада со всех сторон прибывали в Медину, чтобы добиться включения своих племен в систему уммы. Вот почему новообращенному было необходимо найти какое-нибудь племя, которое бы обладало правом на получение содержания и которое бы его приняло в свой состав: так он мог приобрести полное гражданство – обычно в качестве «клиента» (маула), – что на самом деле означало включение его в списки государственных пенсионеров.
Эта система, естественно, могла функционировать лишь до тех пор, пока привилегированные мусульмане оставались военной кастой и держались в стороне от покоренного населения. Считается, что Пророк сказал следующее: «Крепость моей общины покоится на копытах ее коней и наконечниках копий; до сих пор люди воздерживаются от возделывания земли; начав заниматься этим, они сразу же станут такими же, как и все остальные». Аналогичен смысл слов, приписываемых Омару: «Изучайте генеалогию ваших племен и не уподобляйтесь набатейцам Месопотамской равнины. Если любого из них спросить о его происхождении, он ответит: „(Я родом) из такой-то или такой-то деревни“. Однако было бы ошибкой делать из этого вывод, что арабам не разрешалось приобретать земельную собственность за пределами полуострова. Становясь землевладельцами, завоеватели часто были посредниками в отношениях между правительством и крестьянством, действуя так, как вели себя предшествовавшие им земельные собственники. Интересно, что большинство византийцев покидали свои земли с приходом арабов, в то время как персы чаще всего оставались. Халифы присвоили себе право (и это положение никогда не менялось) в награду за заслуги даровать государственные земли в качестве катай, что тогда представляло собой аллод, а вскоре стало леном; именно таким образом „сподвижники“ Пророка, например Али, Талха и Зубайр, приобрели большие поместья. Существенное отличие от византийских порядков состояло в том, что исламский землевладелец не обладал публичным правом, например не мог выполнять функции суда низшей инстанции, и правительственные чиновники, следуя служеб-ному долгу, могли во всякое время получить доступ к его собственности. В Персии положение крупных землевладельцев постепенно улучшалось благодаря талджиа – обычаю, в соответствии с которым мелкие собственники были склонны отказываться от своих прав в обмен на опеку и защиту крупного помещика, что напоминает commendatio средневекового феодализма.
Легко догадаться, что, как только военная добыча начала иссякать, стали раздаваться шумные требования увеличить мал ал-муслимин, т е. доходы, попадающие прямо в руки мусульман, минуя мал Аллах, общинную казну. Эта тенденция была связана с ростом и без того сильного партикуляризма провинций и племен, подрывавшего устои уммы и империи в целом. Здесь следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, огромная империя в античное время и в средние века никак не могла быть централизованным в современном смысле государством вследствие низкого технического уровня ее коммуникаций. Едва ли будет преувеличением сказать, что ее стабильность предполагала существование самоуправляющихся и, следовательно, потенциально автономных провинций. Правитель, нередко бывший самозваным д и настом даже в исламскую эпоху (хотя, вероятно, и не в самом ее начале), в обычное время должен был быть в состоянии своими силами поддерживать порядок и безопасность, а когда обстоятельства того требовали, возглавлять завоевательные походы. Когда дела шли хорошо, власть халифа осеняла правителя, верность центральному правительству позволяла ему получать своевременную финансовую и военную помощь, а самое главное – усиливала его значение, так что он занимал прочное место в исламской джамаа. Но могло сложиться и так, что крупные провинции, имевшие традиционные границы, продолжали идти своим путем, несмотря на нажим со стороны Халифата; никто не считал, что сплоченность джамаа подразумевает наличие единой администрации, совсем наоборот. Регионализм находил оправдание в ссылке на слова Пророка, который более или менее ясно высказался в пользу права любой страны сохранять свои собственные монету и меры веса.
Во-вторых, партикуляризм усилился вследствие перемен в группировании племен, которых расселяли в новых гарнизонных городах – Куфе и Басре в Ираке, Фустате (Старый Каир) в Египте, позднее в Кайруане (современный Тунис}, – каждое в его собственном квартале. Отделенные от соплеменников, которые еще раньше мигрировали в другие районы, они ощущали все большую близость к другим арабам, принадлежавшим к родственным им генеалогическим группам, возглавлявшим отдельные племена. Так возникло чувство общности в конфедерациях племен тамим, рабиа, мудар или кудаа, объединенных с некоторыми локальными группами, например жителями Куфы или Басры, хотя указанная близость была весьма поверхностной и не отменяла первенствующего значения племенных связей. Во всяком случае, новые жители Куфы или Басры довольно быстро приобретали статус горожан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89