ангелов, архангелов, господства, начала, власти, силы, многоочитых херувимов и шестикрылых серафимов.
– «Да изгнан будет и побежден враг, супостат и мучитель естества нашего… сопротивник всегордый диавол и в бегство да обратится…»
«Бурею бед люте колеблемую рабу твою, владыко, и пучиною скорбей ныне потопляемую к тихому пристанищу настави».
«Китова чрева избавивый древле пророка твоего, владыко, и твою рабу избави…»
Бесы, известные нам по книжкам, изображались всегда недалекими простаками, вроде тех глупых озерных бесенят, которых так ловко надул попов работник Балда, или того блудливого черта, на котором кузнец Вакула ездил верхом в столицу в ночь перед рождеством. Даже евангельские бесы трусливо и покорно отступают перед словом Христовым.
В возгласах отца Андрея дьявол представал грозной, трудно одолимои силой, которой дана безграничная власть мучить род человеческий.
Он брал беса на испуг:
– «Бойся, беги и устрашися превеликого, страшного, сильного и великолепного имени вседержителя…»
Он кропил бабу святой водой, возлагал ей на голову руки и шептал над ней, заставляя ее лобызать крест и Евангелие, но упорный бес сидел, как клещ, и не поддавался на уговоры.
За окнами погасла заря. В келье стало темно. Освещен был только передний угол, где мерцали лампады перед образами, да возле Андрея у аналоя стоял подсвечник с зажженными свечами. Когда монах взмахивал кропилом или воздевал руки, по стенам метались летучие тени.

Отец Андрей начал читать молитву, в которой перечислялись все уголки естества, где лукавый мог притаиться:
– «Или во главе, или в темени, или в сердце, или в селезенке, или в чреве, или в жилах, или в крови, или во власех, или в ногтех…»
Он повязал одержимой какой-то нагрудник, перехлестнул шею пояском с вытканной на нем молитвой и дал ей отхлебнуть из лампадного стаканчика освященного маслица. Слышно было, как дробно застучали ее зубы по стеклу – она дрожала мелкой дрожью.
– Держите ее крепче, – скомандовал Андрей и «повелительно и дерзновенно» приступил к чтению самого сильного заклинания на изгнание беса.
– «Заклинаю тя, злоначальниче хульный, начальниче отверженный, самодетельниче лукавый!
Заклинаю тя, отверженного от вышния светлости и во тьму глубины низведенного за гордость!
Заклинаю тя и всю спадшую ти силу в след твоея воли! Заклинаю тя, душе нечистый – изыди, отыди от создания сего!»
Андрей читает громко и отчетливо, иногда переходит в крик, в паузах кропит бабу святою водой.
– «Убойся, бежи, отыди весь, о бес нечистый, злой, сильный, преисподние глубина и лживый блазном, льстивый, необразный и многообразный…»
Все кругом с жадным любопытством смотрели на единоборство монаха с бесом в трепетном ожидании чего-то жуткого, что должно сейчас случиться.
Монах вознес крест и кропило над головой бабы, которая затряслась как в лихорадке. Тени заметались по стенам и потолку.
– «…Отлучися и изженися, убойся, бежи от мене и не возвратися ни един, ни с иными злыми духами нечистыми, но отыди на непроходную землю и на безводную и не деланную, на ней же человек не живет, бог же един призирает».
Больная рухнула на пол и стала биться в истерике и рвотных спазмах. Ее так выламывало, что мужики и двое монастырских служек едва могли ее сдерживать за руки и за ноги. Смотреть на конвульсии было жутко. Из ее горла вырывались дикие, лающие звуки. Ее вырвало.
– Пошел, пошел! – завопил отец Андрей. – Выскочил! Отойдите от двери-то, не мешайте ему выйти!
Толпа в ужасе шарахнулась – выход бесу был свободен, открытая дверь зияла чернотой ночи. Кто ее открыл?
Больная постепенно затихла; ее подняли и поставили на ноги. Она дико озиралась и всхлипывала, стуча зубами.
Андрей вытирал полотенцем со лба и щек ручьями струившийся пот. Он шатался от усталости, но смотрел победителем.
– Ну и упорен бес. Ничего, опросталась во славу божию. Теперь ей будет легче. Видали, как он метнулся?
Мы вышли из кельи в смятении. На дворе была уже ночь. Мы сомлели от духоты и страшных заклинаний. А главное – чувствовали себя глубоко униженными. Ведь и мы вместе со всей этой серой толпой так же глупо и безотчетно, как и все, метнулись от двери, чтобы «дать дорогу» бесу. Как и все, мы были потрясены мерзким ощущением панического страха перед «нечистою силой». Куда девалось наше гордое свободомыслие? Вот тебе и «мыслящие человеки»! И мы поторопились уйти домой, даже с Федькой не простились.
Мы шагали, спотыкаясь, по лесной тропинке. В лесу было темно, хоть глаз выколи. В ушах еще звучат страшные Андреевы заклинания. Внезапные лесные шорохи заставляют нас вздрагивать. Перед глазами что-то мелькает, как наваждение. Слабый, зеленоватый, какой-то зловеще-мертвенный свет то появляется, то исчезает между кустами. Что за чертовщина? Мы замедляем шаги, сбиваемся теснее и затаив дыхание двигаемся к таинственному сиянию. Выходим на поляну и видим непонятное – без шума и треска, без огня и дыма горит бледный костер, излучая немигающий, холодный, фосфорический свет. Подходим ближе – гнилой пень! Фу ты, дьявол, только и всего!
Санёка первым попытался встряхнуться:
– Фокусы, белиберда! Массовый гипноз! Я читал в журнале про индейских факиров, они почище этих чудеса вытворяют.
– «Есть многое на свете, друг Горацио…» Ведь бабенке-то стало лучше?
– Вот-вот! Теперь пойдет звон по всей деревне. Отец Андрей бесов изгоняет! Отец Андрей Дуньку вылечил!
Арефий сидел у костра с собакой, поджидая нас.
– Что-то вы долго. Ну как, ловко Андрей чертей пугает? А я кашу сварил, пшенную, с салом. После чертей в самый раз кашки-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48