зря. Ну зашел бы Рытвин, ну поговорил бы, даже поругал… Подумаешь!
– Видали его, – все больше распалялся Комов, – открытие придумал: Чайковский!… Может, еще на скрипке пиликать заставит? На бандуре ему играть, а не в футбол!
А вот это он напрасно. На юге, после одной особенно изнурительной тренировки, Иван Степанович стал рассуждать о предельных нагрузках в современном спорте. Но только ли за счет все возрастающих нагрузок достигается победа? А если соперники натренированы одинаково, находятся на пределе своих физических возможностей? Значит, что же – ничья? А нужна победа! Так где же взять, добыть ту каплю, которая все же сдвинет чашу весов? Иван Степанович подождал ответа, не дождался и сказал, примерно, так: при одинаковых физических силах соперников необходимая капля добудется из психологических запасов, тут может сказаться такая мелочь, как – читал ли парень Достоевского, слушал ли Чайковского? Уровень современного спорта настолько высок, что духовная нищета спортсмена непременно скажется на его мастерстве. Не случайно, в командах с каждым годом появляется все больше «мозговитых» игроков.
– Программочка! – иронически присвистнул тогда Комов. – Что, Федюнь, скоро очки надевать придется?
– Пенсне! – фыркнул Сухов.
Они обнялись и демонстративно, вдвоем, направились в душевую.
Комову с его лошадиным стенобитным ударом все эти рассуждения об интеллектуальном спорте, как он выразился, до лампочки. Он признавал одно мерило для спортсмена – мощь. Однако и здесь неторопливый, вдумчивый Степаныч готовил ему (а заодно и Сухову) чувствительный удар. Произошло это во время сдачи так называемых нормативов мастерства. Обычно эти испытания проходят накануне сезона, как правило, еще на южных полях, где команды заканчивают подготовку. «Локомотив» нынче, известно, готовился форсированно, и о сдаче нормативов тренеры словно бы забыли. И только дома, с первого же дня посадив команду на режим концентрации, Иван Степанович неожиданно объявил, что нормативы будут приниматься на центральном стадионе и в присутствии зрителей, причем договорился с Брагиным оповестить об этом через газету. Дело было необычное, впервые за все время команда допускала непосвященных на свою «кухню», и народ, и без того соскучившийся по футболу, с радостью повалил на стадион. Очень много было заводских, с вагоноремонтного. Прежде болельщики хоть и гордились своей командой, но видели ее только в дни матчей, на поле, остальное время она жила изолированно. Теперь же тренер словно открывал болельщикам узкий, строго охраняемый служебный вход.
Сдача нормативов заключалась в целой серии испытаний, на скорость бега, высоту прыжка, количество отжиманий, подтягиваний на турнике, на дальность и точность удара. По результатам каждому футболисту выставлялся общий балл. Изобретательный Арефьич и врач Дворкин сумели внести в зачеты элемент соперничества, и ребята старались изо всех сил. Лучший итог по всей программе испытаний оказался у Мухина. Вторым был Анатолий Стороженко, исполнительный и основательный во всем, за что бы ни брался. Анатолий учился на механическом факультете сельскохозяйственного института и через трудности продирался с отцовским крестьянским упорством. Скачков, как и центр нападения Владик Серебряков, оказался где-то в середине списка. Хуже всех выявилась подготовка у Сухова и Комова (хотя Федор, как всегда показал блестящий результат в рывке с места, а Комов отличился своим великолепно поставленным ударом с правой). И Скачков, сначала тоже недоумевавший, зачем понадобилось тренеру публичное представление с зачетами, понял, что Иван Степанович не так прост и беззащитен, как кажется на первый взгляд. Пригласив болельщиков на стадион, он словно нарочно показал им каждого футболиста в отдельности. Дескать, посмотрите, кто и с каким багажом собирается играть! То-то и свистели сегодня на трибунах, когда Сухов сдох к началу второго тайма, а Комов снес, срубил прорвавшегося Полетаева. То-то и закипают они оба, едва заходит речь о тренере!
Скачков не сомневался, что вся затея с переменой тренера принадлежит Комову. Но неужели они всерьез рассчитывали, что и Скачков ухватится за предложение встать во главе команды? А, видимо, рассчитывали и даже не сомневались, потому что, не найдя вдруг в нем единомышленника, Комов почувствовал себя уязвленным.
– Ну хорошо, – сказал он, кривя губы и поцыкивая зубом, – это тебе не подходит. Хотя любой другой на твоем месте… А куда ты думаешь податься-то? Эх ты, тебе дело предлагают!
Дело!.. Предлагают!.. Сразу вспомнилась вся прошлогодняя история. Куда же они смотрели, когда решали вопрос с его отставкой? На «чистилище»-то были? Были. Что же, помалкивали, да еще и головами согласно махали? А теперь, видишь, решили заботу проявить.
– Геш, – удивился Комов, – ты что, не понимаешь, почему тебя ушли? Если хочешь знать, так Федюня был за тебя. Честно! Да и я… Тренер не захотел. Он на тебя вот зуб имел! Ну и за место держался, хотел за твой счет уцелеть. Он и Рытвина уговорил.
Вспоминать, ворошить прошлое Скачкову было неприятно, он поводил плечами, точно от озноба.
Комов встал и сделал Сухову знак подниматься.
– Смотри, Геш, наше дело предложить.
Скачков провожал их молча, хмуро. Представлялся ему почему-то Каретников, думающий сейчас о том, как залатать прореху в обороне и не догадывающийся, какие тучи собираются над его головой.
– Вместе надо держаться, Геш, – предложил Сухов, когда они вышли в коридор. (Этот-то уж видел себя тренером).
– Ладно, ладно тебе! – остановил его Комов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20