Боэцию Средневековье обязано всем тем, что оно знало об Аристотеле и его логике до середины XII в., и теми концептуальными и вербальными категориями, которые легли в основу схоластики. К ним относится, например, определение природы «как формы всякой единичной вещи в ее отличительных особенностях» или человека как «индивидуализированной субстанции разумной природы». Абеляр сказал о нем: «Он неколебимо утвердил нашу веру и свою». Благодаря ему в средневековой культуре исключительно высокое место было отведено музыке.
Кассиодор своими «Наставлениями в божественных и светских науках» дал средневековым людям основы латинской риторики, широко использовавшейся христианской литературой и педагогикой. Он поставил перед монахами монастыря Виварий задачу, о которой Средневековье никогда не забывало: переписывать древние рукописи. Проникнувшись ею, монастырские скриптории выполнили великое дело сохранения древних текстов.
Наследство «славного наставника Средневековья» Исидора Севильского, заключенное главным образом в его «Этимологиях», составляют программа семи свободных искусств, научный словарь, вера в то, что природа вещей сокрыта в их названиях, и неоднократно выражаемое им убеждение, что светская культура необходима для глубокого постижения Священного писания. Он передал средневековым клирикам страсть к энциклопедическим познаниям.
Наконец, Беда в наиболее завершенном виде изложил теорию четырех смыслов Священного писания, которая легла в основу средневековой библейской экзегетики, и включил в круг интересов христианской мысли, благодаря экзегетике и церковному летосчислению, астрономию и космографию. Но, как большинство образованных англосаксов Раннего Средневековья, Беда весьма решительно отвернулся от классической античной культуры и как бы увлек Средневековье на свой, самостоятельный путь развития.
Пьер Рише в свое время обнаружил, что Каролингское возрождение было лишь итогом серии мелких возрождений, которые после 680 г. дали о себе знать в монастырях Корби, Сен-Мартен-де-Тур, Сен-Галлен, Фульда, Боббио, а также в Йорке, Павии и Риме. Тем самым он помог нам лучше понять действительные масштабы этого явно переоцененного возрождения.
Прежде всего оно не было новаторским. Принятая им программа обучения была всего лишь программой прежних церковных школ, в соответствии с которой «в каждом епископстве и в каждом монастыре учили псалмам, письму, пению, счету, грамматике и заботились о переписке книг».
Культура каролингского двора ничем не отличалась от культуры варварских королей, таких, как Теодорих или Сисебут. Она обычно не шла дальше почти что детских забав, столь соблазнявших варварские умы. Словопрения, загадки, ученые головоломки — все это напоминает игры и упражнения, предлагаемые современными журналами для развлечения. Королевская академия была чем-то вроде светского увеселения, которому предавался кружок близких к государю лиц, которые именовали его забавы ради то Давидом, то Гомером. Император, научившийся читать, но не писать, что было уже большим достижением для мирянина, как дитя забавлялся сделанными для него большими буквами, которые он по ночам угадывал ощупью под подушкой. Увлечение античностью чаще всего ограничивалось знакомством с нею по Кассиодору и Исидору Севильскому.
Как убедительно показал Александр Гейштор, ограниченность Каролингского возрождения была предопределена тем,
ГЛАВА VI. Пространственные и временные структуры (X — XIII вв.)
Когда юный Тристан, сбежавший от норвежских купцов-пиратов, высадился на побережье Корнуолла, «он поднялся с великим усилием на утес и увидел перед собой пустынную песчаную долину, за которой простирался бесконечный лес». Но вот из этого леса внезапно появилась группа охотников, и юноша присоединился к ней. «Тогда они пустились, беседуя, в путь, пока не достигли наконец роскошного замка. Его окружали луга, фруктовые сады, рыбные садки, тони и пашни».
Страна короля Марка — вовсе не легендарная земля, созданная воображением трувера. Это физическая реальность средневекового Запада. Огромный покров лесов и ланд с разбросанными по нему возделанными плодородными прогалинами — таков внешний облик христианского мира. Он подобен негативному отпечатку мусульманского Востока — мира оазисов посреди пустынь. Там, на Востоке, лес — редкость, здесь он в изобилии; деревья там — признак цивилизации, здесь — варварства. Религия, рожденная на Востоке под кровом пальм, расцвела на Западе в ущерб прибежищу языческих духов — деревьям, которые безжалостно вырубались монахами, святыми и миссионерами. Любой прогресс на средневековом Западе был расчисткой, борьбой и победой над зарослями, кустарниками и, если нужно было и если техническое оснащение и храбрость это позволяли, над строевым, девственным лесом — «дремучей чащей» Персеваля, selva oscura Данте. Но реальное сосредоточение бьющейся жизни — это совокупность более или менее обширных прогалин, экономических, социальных и культурных ячеек цивилизации. Долгое время средневековый Запад оставался скоплением поместий, замков и городов, возникших среди невозделанных и пустынных пространств. Лес, впрочем, и был тогда пустыней. Туда удалялись вольные или невольные адепты бегства от мира (fuga mundi): отшельники, любовники, странствующие рыцари, разбойники, люди вне закона. Это св. Бруно и его спутники в «пустыне» Гранд-Шартрез или св. Молем и его ученики в «пустыне» Сито, Тристан и Изольда в лесу Моруа («Мы вернемся в лес, который прикроет и защитит нас. Идем, милая Изольда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151