Значит, это правда?В этом утверждении, скорее всего, столько же правды, сколько и во всем обвинительном заключении, в котором соответствуют истине только имена и даты рождения обвиняемых.Тех, кто допрашивал Эфрона, уже тоже нет в живых. Но по опыту множества других таких процессов можно предположить, что о связях с советскими чиновниками в Париже говорил следователям сам Эфрон, наивно пытаясь убедить следователей в нелепости предъявленного ему обвинения. И следователи охотно подхватили эти слова!В архиве КГБ я читал дело агента-вербовщика советской разведки Петра Ковальского, тоже бывшего офицера Белой армии. Он несколько лет работал на советскую разведку в разных европейских странах. В 1937 году, в разгар массовых репрессий в СССР, его арестовало местное управление НКВД в украинском городе, где он жил в промежутке между выполнениями заданий московской разведки, и обвинило в шпионаже в пользу Польши.Ковальский, разумеется, ссылался на свою службу в ОГПУ — НКВД, но малограмотный следователь, плохо владевший родным языком, и не подумал обратиться за справкой к коллегам в разведку, а просто написал в обвинительном заключении: «Видно, что Ковальский при использовании по линии иностранного отдела имеет ряд фактов, подозрительных в проведении им разведывательной работы в пользу Польши».Отсутствие доказательств вины при Сталине никак не могло помешать вынесению смертного приговора…Ковальского расстреляли, а центральный аппарат разведки еще целых два года искал его по всему Советскому Союзу, чтобы отправить за границу с новым заданием!В то время, когда шло следствие по делу Эфрона, в соседних кабинетах НКВД заканчивалось уничтожение руководящих кадров внешней разведки.Любые слова «французского шпиона» Эфрона о контактах с советскими людьми в Париже, среди которых каждый второй работал на разведку, должно быть, встречались следователями на «ура». Слова в эфроновском приговоре о «бывшем вражеском руководстве 5-го отдела НКВД» были нужны не для того, чтобы усугубить вину Эфрона; это была заготовка следователей НКВД для процесса над сослуживцами из разведки.Эфрон несколько лет ждал советского паспорта. Нет сомнений, что он исполнял поручения сотрудников посольства, которые в реальности были разведчиками. Он, скажем, помогал отправке добровольцев в республиканскую Испанию.Свою лепту в создание образа «Эфрона-агента НКВД» сыграла его дочь Ариадна, арестованная с ним по одному делу. В июле 1940 года ее приговорили как агента французской разведки к восьми годам лагерей. Когда этот срок кончился, ей добавили новый и отправили в ссылку в Сибирь.В 1954 году, когда началась реабилитация сталинских жертв, Ариадна Эфрон написала письмо генеральному прокурору СССР с просьбой сообщить о судьбе отца.На это письмо ссылаются, когда ищут доказательства работы Эфрона на советскую разведку:«В 1939 году в Москве был арестован органами государственной безопасности мой отец Сергей Яковлевич Эфрон, бывший долгие годы работником советской разведки за границей, в частности во Франции. Его дальнейшая участь мне неизвестна.Зная своего отца как человека абсолютно честного и будучи уверенной в его невиновности, прошу вас, товарищ генеральный прокурор, сообщить мне то, что о нем было известно, то есть жив ли он, статью, по которой он был осужден, и срок наказания».Тем временем в феврале 1955 года военная коллегия Верховного Суда реабилитировала саму Ариадну. Из ссылки ее освободили.Она пишет письмо в Верховный Суд, которое, должно быть, поразит читателя, не знакомого с российской жизнью:«Дорогие товарищи, на днях я получила справку о том, что определением Военной Коллегии Верховного Суда дело мое за отсутствием состава преступления прекращено.Я 16 лет ждала этого дня и дождалась его.Приношу свою глубокую благодарность работникам Военной прокуратуры и Военной Коллегии Верховного Суда, разбиравшим мое дело, желаю им счастья и успехов в их благородном труде, заверяю их в том, что весь остаток своей жизни буду стараться оправдать оказанное мне доверие.Спасибо советскому правосудию!»Эта несчастная женщина, которая половину своей жизни (в 1939 году, когда ее арестовали, ей было двадцать семь лет) провела в тюрьме, лагере и ссылке, писала и говорила то, что надо было писать и говорить в те времена.Пытаясь что-то узнать о своем отце, она тоже использует тот аргумент, который в тот момент казался ей убедительным: предполагаемую службу отца на советскую разведку.Откуда же было знать Ариадне Эфрон в 1955 году, что через несколько десятилетий Сергея Эфрона осудят вновь — на сей раз не суд, а общественное мнение!Впоследствии, когда хлопоты по реабилитации отца закончились, Ариадна Эфрон признается друзьям, что на самом деле ей ничего не известно о работе отца на НКВД…Вернувшись из ссылки в Москву, Ариадна Эфрон встретила женщину, которая знала ее родителей. Это Елизавета Хенкина, дочь генерала царской армии, в прошлом актриса. Она уехала из Советской России в 1923 году, а вернулась в 1941-м.В Париже, в «Союзе возвращения на Родину» она руководила кружком любителей театра и, как впоследствии уверяла московских знакомых, оказывала особые услуги советским представителям.Обрадованная неожиданной встречей с человеком, который может засвидетельствовать преданность ее отца советской власти, Ариадна Эфрон пишет письмо помощнику главного военного прокурора:«Елизавета Хенкина знала Шпигельгласа, хорошо помнит, как и кем выполнялось задание, данное Шпигельгласом группе, руководимой моим отцом, как и по чьей вине произошел провал этого дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168