Так все и происходит. Все жили вовсе не долго и не очень счастливо, а потом умерли.
Где лежат скелеты тех, кого вели в бой эмиры, самодержцы и наркомы, сказать трудно. Надгробий не сохранилось. Где будет лежать мой личный скелет – об этом я пока не думал… а где будет лежать ваш?.. сыщется ли и для него свободное место?.. скелеты усеяли землю, чуть копни – тут же заденешь чей-нибудь череп… в самом причудливом месте – самый причудливый череп.
Черепа выпускников Оксфорда лежат в индийских джунглях… черепа воронежских крестьян – в предгорьях Тянь-Шаня… черепа солдат микадо – на пляжах Полинезии… те самые черепа, которые с таким трудом разверзали ложесна матерей… внутри которых рождались миры… теперь это просто черепа… словно кто-то удачно щелкнул кием, и бильярдные шары раскатились по свету… спроси их: ребята, что ж вас сюда занесло?.. промолчат, не дадут ответа.
Империи рушатся, как зубы в хорошей драке. В тех краях, откуда я столь позорно бежал, их успело возникнуть и развалиться не меньше дюжины.
Падение последней я видел своими глазами. Теми самыми глазами, которые закрыл в момент, когда транспортный борт российского МЧС оторвался от битком набитой черепами земли Средней Азии.

Западный Берлин 1990 год

1
Свой первый в жизни загранпаспорт я потерял. Страна не обиделась на меня за это и выдала новый.
Если бы я не потерял его, то смог бы показать вам фотографию себя, девятнадцатилетнего, в модной рубашке, а также отметку убытия: аэропорт Шёнефельд, Германская Демократическая Республика, 4 октября 1990 года.
В этот день две Германии сплелись в эдиповом поцелуе: откормленная сосисками Западная по самые тощие ребра вонзилась в тощую Восточную, и с карты Европы исчезло два государства, а вместо них появилось одно.
Для меня этот день начался с того, что я долго блевал в туалете берлинской подружки, а закончился так, что я и до сих пор не берусь об этом вспоминать.
2
Тысяча девятьсот девяностый год нашей эры был серым и унылым годом. Единственное развлечение: включить телевизор и посмотреть шоу репортера Невзорова, в котором он демонстрирует насквозь пробитые ломом человеческие головы и то, что в бутылке молока нашли использованный презерватив.
На автобусных остановках в том году появились люди, собиравшие окурки. Вы выходите подождать транспорт, закуриваете, видите, что из-за поворота появился ваш автобус и выкидываете едва прикуренную сигарету… а эти типы бросаются вам под ноги и подбирают ее.
Сигареты в 1990-м продавались по карточкам. Точно так же, как сахар, водка и много чего еще. Меня это не касалось. Я курил Marlboro в красной упаковке, носил кроссовки New Balance и отлично себя чувствовал.
Я был фарцовщиком: парнем, меняющим сувениры иностранным туристам на возможность не отоваривать талоны в советских магазинах.
В том году огромное количество советских парней занималось тем же, чем я. Милиция по-прежнему боролась с фарцовщиками… кого-то даже сажали в тюрьму… но остановить процесс было невозможно.
Одним из немногих товаров, еще имевшимся в советских магазинах, были зеленые водоросли, расфасованные в маленькие металлические баночки. На боку таких баночек была нарисована рыба. Ну, то есть, вы понимаете, да? Баночки были точно такие же, как баночки с черной икрой, но стоили меньше трех центов, а читать кириллические буквы иностранцы все равно не умели.
Знавал я умельцев, торговавших водорослями почти в промышленных масштабах. Раз в неделю «Жигули» с целым багажником баночек приезжала в Петропавловскую крепость. Гуляющие по крепости иностранцы теряли голову: black caviar! по $3 за банку! демпинг, мазефака!
Багажник разлетался меньше чем за полчаса. От пятисот до полутора тысяч долларов чистой прибыли. Фантастические деньги в умирающей от голода стране. Единственная проблема: никто не знал, зачем они нужны, эти иностранные деньги.
Быть арестованным с долларами в кармане… в ту пору это было все равно что быть арестованным с мужиком в постели… и то и другое значило надолго сесть в тюрьму. Поэтому до открытия первого гей-клаба в Петербурге оставалось еще четыре года, а брать доллары от иностранцев мне было немного страшно.
3
Компаньоном в моем личном бизнесе был молодой человек, полуармянского, полуеврейского происхождения, который к тому же еще и родился не в Ленинграде, а в Лондоне, в семье, если не ошибаюсь, советского торгпреда.
Компаньон говорил, что по иностранным законам все, кто родился в Соединенном Королевстве, независимо от национальности, имеют право на британское гражданство. И что, может быть, он со временем уедет жить в Лондон. Я советовал ему эмигрировать в Ереван.
Мы долго присматривались друг к другу. Сошлись на почве музыки. Я рассказал ему про группу The Cure, а он дал мне послушать альбом Стинга Nothing Like The Sun. Про тот альбом и про Стинга вообще парень знал много подробностей… например, из-за чего именно от певца ушла жена и сколько времени после этого тот пил… слушая его, я видел, что парень понимает бизнес правильно… так же, как я. То есть, что деньги нужны, чтобы скупить все кассеты на свете и влезть в такие же джинсы, как у любимого исполнителя… а больше они ни зачем не нужны.
По-английски дольщик разговаривал лучше, чем по-русски. Это и было нашим главным оружием.
Традиционные фарцовщики бросались к группе и так испуганных иностранных туристов с перекошенными харями и шипели: «Ченч ё мани, мистер! Ченч, блядь, ё мани, осел нерусский! Ай вонт бай ё джекет, мистер! Дам гуд прайс!»
Представьте, насколько выгоднее смотрелись мы, красавцы, когда дольщик как бы невзначай на образцовом английском заговаривал, скажем, о погоде, и как вам наш город?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52