От счастья у нее горели щеки.
Когда дни совсем не отличаются друг от друга, это обидно. Ведь даже сто лет – это всего лишь три с половиной тысячи дней. Три с половиной тысячи вечеров. Каждый из которых нужно чем-то занять. Может быть, выгулять собаку. Или основать империю. Или убить вечер телевизором. Или сделать подружке ребенка.
Скоро на parties девушки станут за спиной называть его именами покемонов. Толстыми и смешными кличками.
Что же, черт возьми, остается, когда все кончается?
8
На главное событие Казантипа-98 набилось столько народу, что Олег искренне не понимал: в остальных районах Украины хоть один живой человек остался или все уже здесь?
Он пытался пробиться в глубь помещения, но это было как вброд перейти поток извергающейся магмы. Он сдался, позволил толпе вынести себя к месту, где наливали алкоголь, и остался там.
Подружка встретила петербургских приятелей, у которых была бутылка джина, пошла выпить и исчезла. Вместо нее рядом появилась незнакомая девица в синем платье. Из-под громадных очков торчал кусочек ее радостного лица. Девица смеялась, широко распахивая рот.
Из-за музыки ему не было слышно, он толь ко видел, как она смеется. Их со всех сторон толкали.
Потом девица показала, чтобы он наклонился, и проорала ему в ухо:
– Хочешь секса?
– Не знаю. А ты?
Они протолкались к выходу, протолкались прочь от толпы, поскальзываясь, долго влезали на темный, заросший деревьями холм.
Она через голову стянула платье, расстегнула ему брюки и громко кричала. Он не услышал, как их со всех сторон окружили гогочущие колхозники из ближайшего села.
С утра его собственная подружка где-то купила амфетаминов и сама скрутила ему трубочку из украинской купюры. Может быть, дело в них, а может быть, в том, что он давно отвык общаться с такими парнями… Олег чувствовал, что не просто боится их, а ОЧЕНЬ боится.
Их было несколько. У того, что говорил больше всех, была крашенная перекисью челка, падающая на один глаз. Парень всей пятерней ее поправлял. На среднем пальце руки у него была зеленая татуировка в виде перстня. Господи! Последний раз Олег видел прически, как у него, больше десятилетия назад.
Было так светло, что на голой девицыной спине можно было пересчитать все позвонки, от третьего до одиннадцатого. Девица быстро натянула трусы и замерла. Колхозники громко засмеялись. Олег промолчал.
Колхозники тянули руки к телу девушки, а Олег не мог заставить себя открыть рот и сказать хоть что-то.
Крашеный крымчанин крикнул:
– Ша, братва! Конец рассказа!
Девица вертела головой, поворачивалась к Олегу. Потом она громко завизжала.
Крик был слышен плохо, гремела музыка, но это все равно подействовало, парни шарахнулись.
– С-сучка!
– Пойдем отсюда. Пойдем скорее.
– Еще раз встречу: соски зажигалкой прижгу!
Девица тянула Олега за рукав и говорила, что хочет уйти. Пробираясь обратно через кусты, он старался не бежать, идти медленно. Внутри все дрожало.
Они вышли к свету и к людям… к знакомому миру… девица вдруг резко остановилась:
– Я забыла очки.
– И чего?
– Я забыла очки ТАМ. Сходи за ними.
– Плюнь на них.
– Я не могу. Это мои любимые очки. Сходи, а?
– А ты?
– Я подожду здесь.
Олег лез обратно через кусты и боялся чего то очень плохого. Именно очень плохое с ним и произошло.
Стараясь не обращать внимания на пахнущих грязью крымчан, Олег поискал девицыны очки. В высокой траве это было бесполезно, и он развернулся, чтобы уйти…
Колхозники не дали ему уйти. Они окружили его, и крашеный парень, взяв его за рубашку, сказал, что так и думал: Олег обязательно вернется.
Еще он говорил о понаехавших в их область уродах… и что-то такое, во что невозможно было поверить… произнося слова «в рот», он задирал верхнюю губу, и Олег видел, что у парня ужасные редкие зубы.
– Убери руку.
– Да? А если не уберу?
– Я сказал: убери руку!
– А я сказал, что ты сейчас сделаешь это! Прямо сейчас!
Чувство было как в кресле у стоматолога, когда ты сидишь с распахнутым ртом и не можешь поверить, что пришел сюда сам… своими ногами… и прямо сейчас начнется самое страшное.
– Ты сумасшедший?
– Я сказал: давай!
– Нет! Да нет же!
– Ты не понял? Живо!
– Погоди… да погоди же…
– (свистящим шепотом) Что ли ты не понял?
– Я же мужчина… так не бывает.
– Все! Больше – не мужчина!
Объясняя, чего он хочет, главный колхозник будто немного стеснялся и говорил очень тихо. Он даже ни разу не ударил Олега. Вернее, ударил, но чуть-чуть, не сильно… от этого все казалось еще страшнее, чем было на самом деле.
Потом парень сорвался на крик (Ж-И-В-О!), и Олег все-таки сполз на корточки. Пальцами и коленками уперся в украинскую грязь. Он не желал открывать глаза… ему было страшно и омерзительно смотреть на мир, который вытворял с ним, Олегом, такое.
Обступившие их, спинами прикрывавшие то, что происходило, парни молчали, улыбались и не произносили ни слова.
Крашеный прервался только два раза. Один раз, чтобы прикурить папиросу. Второй – чтобы сказать Олегу, что если тот не перестанет больно делать ему зубами, то парень затолкает ему в ухо спичку и порвет Олегу барабанную перепонку…
Когда парня начали бить конвульсии, Олег отшатнулся, но тот сжимал волосы у него на затылке… сжимал все сильнее… чтобы не упасть, Олег взмахнул руками и все-таки приоткрыл веки… успел заметить молнию на ширинке парня… и его сведенные пальцы… они были мерзкие… две фаланги пухлые, как у младенца, а последняя, с грязным ногтем – будто из другого комплекта… тонкая и длинная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52