Зато битком набитый антиквариатом. Автобусная остановка, возле которой зарезали Юлия Цезаря. Макдональдс, больше похожий на Колизей, чем сам Колизей.
Какая-нибудь мраморная пердула, торчащая из асфальта, расписанная пульверизатором и засиженная римскими бомжами, которые не знают, где бы приткнуться и попить винца из бумажных пакетиков, может оказаться наиболее древней статуей континента.
В то утро я, помню, шел в град Ватикан, на службу. Я был выбрит и чист. Свернул за угол римской улочки и увидел, что навстречу мне идет целый табор точно таких же цыганских дамочек с детьми, какие бродят в районе Старо-Невского проспекта.
Растянутые «адидасовские» тренировочные… Цветастые платки… Как известно, цыгане – главные проводники мирового глобализма.
Напротив Ленинградского по-прежнему стоял Казанский вокзал. Туда прибывали поезда с теневой стороны планеты.
Два дня назад я на поезде проезжал место, где с одной стороны от железной дороги расстреляли самодержца и святого православной церкви Николая II Романова, а с другой – дуэлянта и реинкарнацию Чингисхана, черного барона фон Унгерна… места обеих казней располагались совсем рядом.
У выхода из здания Ленинградского вокзала спали бездомные собаки. Целые стаи облезлых псов. А вот, например, в индийских кварталах Йоханнесбурга, ЮАР, совсем нет бездомных собак. В Южной Африке собакам жарко, у них не осталось шерсти – только кожа. Индусы ловят своих собак, кастрируют, сажают их в клетки, держат в клетках, как домашних канареек.
Радиоголос объявил посадку на мой поезд. Перед выходом на перрон цепью стояли милиционеры. Они проверяли у пассажиров наличие билетов. Тех, у кого билетов не было, заворачивали назад.
Милиционеры были похожи на караульного возле королевского дворца в Стокгольме. Перед входом во дворец там стоит длиннющий нескладный швед в форме и с длинным ружьем. Когда туристы хотят с ним сфотографироваться, он отставляет ружье в сторону, обнимает туристов за плечи и улыбается в камеру.
Через восемь часов буду дома и никогда в жизни больше его не покину… а может быть, и покину.
За сегодняшние сутки в Москве я устал больше, чем за предыдущую неделю, проведенную в Транссибирском экспрессе. Болели глаза и ноги. Прости меня, мое бедное тело, что тридцать один год и пять месяцев я таскаю тебя по самым вонючим дырам Восточного полушария… по местам, которые невозможно запомнить и еще невозможнее понять, зачем я там побывал.
Потерпи, тело, осталось – децл. Скоро я положу тебя рядом с той, которой тебе не хватало… она станет гладить тебя по обгорелой коже… плохое закончилось, осталось хорошее. С этой минуты и навсегда – только хорошее.
Я буду богатым и бедным, валяющимся перед ТV и шагающим под дождем, раздраженным и дремлющим после ужина, толстым и не очень толстым, мучающимся от зубной боли и гладящим детей по голове, пьяным, старым… очень разным… и все это время кто-то будет меня ждать. Кто-то будет переживать, что на улице ночь, а меня до сих пор нет.
Я протянул проводнику билет. Он кутался в форменную синюю шинель и не желал разглядывать мои билеты.
Я шагнул внутрь вагона. Там было прохладно.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52