она еще в пути, а истребители уже совершают посадку на указанной им площадке. Бывало, что из-за нехватки транспортных средств техническому составу приходилось догонять свой полк пешком и на попутном транспорте. Некоторые блуждали (время-то какое неспокойное было!) — и находили свою часть только спустя две-три недели.
Это усложняло боевую работу полка: задачи ему поставлены, а людей, на которых возложена подготовка самолетов, не хватает.
Авиаторы «в общих интересах» пошли на риск: летчики стали при перелетах брать техников, механиков на борт — сажали их за бронеспинку истребителя и «доставляли» по воздуху к новому месту базирования. Это было небезопасно, в известной мере сковывало летчика в случае встречи с противником.
Механики знали, на что идут: лететь без парашюта, в неудобном, буквально скрюченном положении, летом изнывая от духоты, а зимой дубея от холода, да еще сознавая, что никак не исключается встреча с противником, — прямо скажем, надо было набраться храбрости, надо было сознанием долга суметь подавить страх. Но желание помочь летчику бить врага было сильнее других чувств, сильнее каких-то там предосторожностей.
— Рискнем? — многозначительно спрашивал техник Иван Яковенко летчика Валентина Фигичева. И тот согласно, утвердительно, бодро отвечал:
— Рискнем!
И боевые друзья на пару делили и надежду, и страх, и опасность. Ради того, чтобы уже через час истребитель вновь взмыл в небо — сражаться!
…Наступающие войска 20 сентября подошли к реке Молочной. Вот она, пресловутая линия «Вотан»!.. Здесь, на заранее подготовленных, сильно укрепленных рубежах, противнику на некоторое время удается сдержать натиск наших войск. Разворачивались сильные, упорные бои на земле и в воздухе. Приходилось встречаться с еще большими группами самолетов противника. Сентябрь на исходе, и погода еще больше портится, капризничает: то солнце светит, то вдруг нахмурится небо, поплывут облака. Но мы летаем и деремся.
…Прошло еще несколько дней, и очередной бой, интересный и необычный, был записан в наш актив как новаторский. Провели его четверкой.
…Курс — на северо-запад, к Большому Токмаку. Летим вдоль линии фронта. На земле идут ожесточенные бои за Мелитополь. Видимость очень хорошая.
Противника пока не видно. Но как только группа по команде А. И. Покрышкина выполнила разворот влево на девяносто градусов, мы тут же услышали предупреждение:
— Впереди — бомбардировщики!
И действительно: колонна за колонной, почти на одной с нами высоте на светлом фоне неба четко обозначились силуэты приближающихся самолетов.
— Атакуем в лоб! — командует Покрышкин.
Мы уже знаем по опыту: надо подтянуться, сомкнуться, ибо такая атака требует удара «кулаком» — всей мощью одновременно.
Бомбардировщики все ближе. Истребителей сопровождения нет. Во всяком случае, их не видно, сколько ни всматриваемся и вверх, и вниз, и по сторонам.
И вдруг — в наушниках резкий голос Покрышкина:
— Не стрелять: «пешки»!
А я уже приготовился было к открытию огня — выжидал лишь, когда ударит ведущий. И тут…
Что ж, по своим, выходит, чуть не врезали!
Рассуждать некогда. Проскакиваем над встречными самолетами — и тут замечаем промелькнувшие черно-белые кресты на плоскостях и окрашенные в желтый цвет консоли. Какие же это «пешки»?..
Покрышкин уже обнаружил, что «обознался» — и в эфире звенела команда:
— Разворот на сто восемьдесят!
Элемент внезапности был утрачен, и это огорчало и командира и его ведомых. Теперь повторять атаку придется на догоне, да еще под огнем вражеских стрелков.
Развернулись. И тут увидел, что первая наша пара уже в гуще врага. Мы с Жердевым как-то приотстали от пары Покрышкина и теперь догоняем ее. Она уже атакует вражеские бомбардировщики. Но в следующее мгновение теряю ее из виду: впереди в небе возникло быстро вздувающееся каплеобразное, похожее на огненный аэростат, облако. Вспышка показалась ярче солнца. Отвернуть было поздно, и наша пара пронеслась под полыхающей огненной массой. Истребитель сильно тряхнуло, даже какой-то странный хлопок послышался, запахло порохом и бензиновой гарью.
Где Жердев? А первая пара куда девалась? Что с ними?..
Позади уже не облако, а отдельные очаги в виде огромных капель висят в небе. А над ними два парашютиста раскачиваются на стропах.
С тревогой посматриваю назад: неужели пламя охватило их самолеты?
Справа и слева горят еще два бомбардировщика. А впереди третий может разделить их судьбу, если…
Вот он скольжением с переходом в пикирование пытается оторваться от насевшего истребителя.
В наушниках — повелительный голос командира:
— Жердев, атакуй уходящий вниз «юнкерс»!
Значит, это Жердев гонится за врагом. Догоняю ведущего. И замечаю трассы, потянувшиеся к атакующему врага самолету. Увеличиваю угол пикирования — и, зайдя снизу, тоже открываю по бомбардировщику огонь.
Слушаю эфир — и радуюсь: командир жив! А как было тревожно думать о том, что истребитель Покрышкина оказался вдруг внутри огненного облака.
Нет, все обошлось: из полыхающего шара вырвался истребитель, «прошив» его насквозь…
Мы с Жердевым долго гнали — до самой земли — того «юнкерса», поочередно атаковали его — то врозь, то парой. Стрелок яростно отбивался. Истребитель Жердева получил несколько пробоин. Уходя, «юнкерс» юлил, скользил, пикировал до самой земли, пытаясь над ней выровняться и на бреющем уйти. Но, видимо, летчик не рассчитал — и поздно выхватил машину. Та дала просадку — и, ударившись о землю, вспыхнула и развалилась на части.
Пора домой: стрелки бензочасов подходят к нулю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115