В университете Гриша занимался великолепно, вел себя образцово. Кроме того, Вера узнала, что Гриша давал уроки в очень почтенном доме неких Бардо-Брадовских, отзывавшихся о нем восторженно. Бардо-Брадовские рассказали, что Гриша получил телеграмму, был очень расстроен и сказал, что едет домой...
– Все?
Иван Иванович пронизывал свою дочь тяжелым взглядом, и Вера понимала, что отец не верит ни одному её слову, подозревает, что она что-то скрывает от него. Нет, нет. Он остается при своем мнении: тут что-то не так. Что за "уроки" такие? Гриша давал уроки? Ерунда! Отговорки, выдумки, интриги... Все, все сговорились против него.
Иван Иванович, хлопнув дверью, ушел к себе, заперся и больше о сыне не говорил. Нет сына! Кончено!
В один из таких тяжелых дней управляющий доложил, что какой-то молодой человек, студент, очень просит, чтобы его приняли по срочному и важному делу.
Иван Иванович взглянул на управляющего недоумевающим взглядом: кажется, велено раз навсегда никого не принимать.
– Но студент уверяет, что дело касается Ивана Ивановича в гораздо большей степени, нежели его самого, и настаивает на приеме.
– Как он выглядит?
– Не то армянин, не то грузин... А может быть - еврей...
– Имя?
– Не говорит.
– К черту!
Управляющий вылетел из комнаты. Иван Иванович бросил вслед:
– Пусть изложит письменно!
Спустя несколько минут управляющий передал Ивану Ивановичу коротенькую записку из трех слов:
"По делу сына".
Иван Иванович вздрогнул: грузин или еврей... Наверно, товарищ... Революционер... Может быть, анарxист... Надо принять меры...
Вошедшему в кабинет подлинному Рабиновичу бросился в глаза солидных размеров браунинг, лежавший по правую руку Ивана Ивановича...
Затем уж Рабинович увидел самого Попова и был поражен разительным сходством с сыном. Не только лицо - манеры, движения были до того схожи с Гришей, что Рабинович онемел от изумления...
– Садитесь. Что скажете?
– Я, - начал Рабинович, - товарищ вашего Гриши по гимназии. Гриша в данное время в беде... То есть, конечно, бывают положения похуже: ему ничего страшного не грозит. Но...
– Он сидит? - спросил Иван Иванович.
– Вам уже известно, что... он сидит? - спросил в свою очередь Рабинович.
Иван Иванович не сразу ответил. Пронизывая студента взглядом, он сказал:
– Ну и что же? Вы приехали его спасать?
– Да. Приехал спасать. Вернее, сказать вам, что вы можете спасти его... Повторяю, большой опасности нет, но ваша помощь необходима.
Иван Иванович насмешливо взглянул на гостя, затем скользнул глазами по револьверу и процедил:
– Чем же помочь? Деньгами, конечно? Сколько?
– О нет, не деньгами! - ответил Рабинович. - Деньги тут ни к чему... Здесь очень запутанная история, нелепое сочетание разных недоразумений, в которых ваш сын запутался совершенно случайно, благодаря гимназической шалости, превратившейся в сложное и запутанное судебное дело... Никто, кроме вас лично, не может распутать этот нелепый узел, и для этого я к вам приехал...
Иван Иванович облегченно откинулся на спинку кресла:
"Студент, очевидно, не анархист и не экспроприатор... Но в чем же дело?"
– Я вижу, Иван Иванович, - сказал Рабинович, замечая недоумение Попова, что вы смотрите на меня как на человека, говорящего несуразные вещи. Придется, очевидно, рассказать вам всю историю с начала до конца...
Много-много удивительных вещей узнал в этот день Иван Иванович Попов. Много такого, о чем он слышал впервые за всю свою жизнь... "Ритуальные убийства"... "Правожительство"... Все это были понятия, так чуждые Попову. Он слыхал, правда, обо всем этом, читал как-то в газете, что какой-то дантист Рабинович убил зачем-то христианского мальчика... Но мало ли бывает разных убийств? А в последнее время он вообще газет не читает...
Несколько часов, проведенных в обществе еврея-студента, промелькнули для Ивана Ивановича как мгновение: до того было ново и захватывающе интересно то, что рассказывал студент...
За чаем Иван Иванович, к немалому удивлению лакея, был оживлен и весел, как давно уж не был. А вечером того же дня Иван Иванович велел уложить чемодан, запрячь лошадей и, прощаясь с дочерью, заявил ей, что едет по делу Гриши. Возможно, что он его привезет с собой.. Едет на несколько дней... Он напишет. Протелеграфирует...
Глава 21
В ХРАМЕ ПРАВОСУДИЯ
Не только здание суда, но и вся прилегающая к нему улица была запружена народом, и, конечно, главным образом евреями. Биржа в этот день замерла. Все интересы и дела поблекли перед единственной злобой дня - судом над дантистом Рабиновичем, обвиняемым в ритуальном убийстве.
Публика простаивала долгие часы под проливным дождем, в надежде как-нибудь чудом проскочить в зал суда.
Разговоры, толки и пересуды вращались все время вокруг одного и того же.
К подъезду суда подкатила карета. Из нее вышли сначала пожилой полный человек, а за ним студент с еврейской физиономией. Публика заволновалась: какое отношение может иметь студент-еврей к этому важному барину?
Вездесущий Кецеле сновал в толпе, как ткацкий челнок, перебегал от одного к другому, делясь своими "безусловно точными" сведениями обо всем и обо всех...
Он, конечно, знает, что студент не кто иной, как брат обвиняемого, а барин - помещик, у которого отец Рабиновича арендует имение...
– Все он знает, этот Кецеле! Как по книге читает. Странный еврей!
– Беспокойный человек!
В зале суда яблоку негде упасть. Потребовалось довольно много времени для того, чтобы публика кое-как уселась и угомонилась. За барьером полным-полно юристов в черных фраках, с портфелями под мышкой. Среди юристов заметна огромная лысая голова пинского адвоката, назначенного в защитники Рабиновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77