«Собрание сочинений в 6 томах»: Государственное издательство художественной литературы; 1961
Шолом Алейхем
Три календаря

Как известный Толмачев стал антисемитом

Рассказ одесского разносчика еврейских газет, продающего из-под полы "интересные открытки" из Парижа
Рассказ передан его собственными словами
– Вы спрашиваете, как это я, еврей, отец семейства, торгую этакой пакостью, запретным товаром - "интересными открытками" из Парижа? За это я должен быть благодарен только ему, нашему Толмачеву, чтоб ему погибель! Теперь, когда уже прошло столько лет и Толмачев уже не Толмачев, а Одесса опять Одесса, можно рассказать всю правду о том, как наш Толмачев стал таким антисемитом. Боюсь, что я вот, каким вы меня видите, порядочно в этом виноват, а может быть, и целиком во всем виновен.
Ах, вас "удивляет", какое отношение имею я, разносчик еврейских газет, продающий из-под полы "интересные открытки" из Парижа, к генералу Толмачеву? И "вообще", что у меня общего с генералами? Ну так вот, понимаете ли, каждый "warum" имеет свой "darum[1]", а еврей есть еврей... Если у вас есть время, я расскажу вам кое-что интересное.
Это было совсем как сейчас, в полупраздник кущей, здесь же, в Одессе, порядочно лет тому назад. Одесса была "вообще" Одессой, о Толмачеве ничего не слыхали, и еврей мог беспрепятственно бегать по улицам и продавать молитвенники и всякие иные книжки. Такого "обилия" еврейских газет еще не было, некого и нечего было бояться и незачем было промышлять контрабандными открытками из Парижа.
И вот расхаживаю я со своим товаром - всякими молитвенниками и календарями на круглый год - по Ланжеронской и Екатерининской, возле "Фанкони", где шатаются все биржевики и маклеры и "вообще" всякие евреи, и высматриваю, не пошлет ли мне Бог какой-нибудь заработок. Расхаживаю, значит, вот такой, каким вы меня видите, по тротуару у кафетерия Фанкони, где обычно наши биржевики ботинки рвут, и думаю про себя: где добыть покупателей на оставшиеся календари? Прошел уже Новый год, Судный день, скоро совсем незаметно уйдут и Кущи, а я все еще не распродал свои остатки, и Бог знает, продам ли их, потому что это такой товар, что если уж он останется после праздников, то его смело можно подарить иноверцу. К чему, например, "простроченный[2]" еврейский календарь? А у меня после Нового года остались целых три "простроченных" календаря. Было у меня их сто штук, и я их растыкал вот здесь же на улице; наделил главным образом биржевиков. "Вообще" биржевик не "ай-яй-яй" какой еврей, он не очень уважает еврейский молитвенник, но еврейский календарь на круглый год - это даже для биржевика иной раз товар. Надо ведь знать, когда придет пасха, когда читать поминальную молитву и по покойнику. Еврей есть еврей.
Останавливаюсь возле "Фанкони" и разглядываю биржевиков, которые снуют мимо меня взад и вперед, - я знаю их всех как облупленных, - и размышляю: кому же предложить мои остатки, когда я всех уже "обеспечил" календарями на круглый год? Стою так размышляю и вдруг вижу, за столом у Фанкони, поближе к улице, сидит генерал в эполетах и помешивает ложечкой кофе, а подле него стоит "красная шапочка", из тех, что бегают на посылках. Генерал что-то наказывает ему, говорит еще и еще раз, а "красная шапочка" на все отвечает: "Слушаюсь, ваше превосходительство!" Думаю: "Что такое может наказывать ему генерал?" пододвигаюсь к генеральскому столику поближе, а сам смотрю в сторону. Слышу, генерал говорит "красной шапочке" ясно, четко, разжевывает каждое слово и кладет прямо в рот:
– Помни, что тебе говорят! Отправляйся ко мне домой, на Херсонскую, номер три, и скажи генеральше, что сегодня у нас обедает граф Мусин-Пушкин. Помни же - повторяет он, - и не забудь: Херсонская, номер три, граф Мусин-Пушкин!
"Красная шапочка" стоит перед ним, вытянувшись в струнку, и только повторяет:
– Слушаюсь!
Когда посыльный направился к выходу, генерал снова крикнул вслед:
– Помни - Херсонская, номер три, граф Мусин-Пушкин!
Генерал уже собрался пить свой кофе, как вдруг приметил меня, а я стоял совсем близко и заглядывал ему в чашку, боже сохрани, безо всякого умысла, но "вообще", просто так. И тогда он, сверля меня глазами, крикнул:
– Тебе чего надо?
Это значит, что я тут делаю? Думаю: чего мне надо, ты мне не дашь. Стоп, а может быть?! Что я здесь теряю? И я вот, какой ни на есть, сказанул:
– Ваше превосходительство, купите у меня календарь!
Он уставился на меня.
– Какой календарь?
– Еврейский календарь.
Он глянул на меня, как на сумасшедшего, и спросил:
– Зачем мне еврейский календарь?
– Зачем он вам нужен, я не знаю, но мне это нужно. Идут праздники! Осталось всего три календаря. Купите, вашe превосходительство?
Говорю, а сам думаю: "Вот будет замечательно, если дело пойдет на лад и генерал прикажет себе подать еврейский календарь на круглый год!"
Ну, так оно и было. Не успел я вымолвить "Ваше превосходительство", - как их превосходительство гаркнул мне: "Пошел вон!"
Вся кровь застыла у меня в жилах, и я, как вы видите меня, схватил свою пачку и собрался уже сделать "налево, кругом!", как вдруг слышу: "Ступай сюда!" Генерал, стало быть, опять зовет. Ничего не поделаешь, возвращаюсь к нему. Генерал приказывает мне подать календарь. Достаю календарь. Он спрашивает: "Сколько стоит твой календарь?" Говорю ему, сколько стоит календарь. Он берет календарь и платит мне за календарь, не торгуясь, не проронив ни слова, ни-ни.
Как вам нравится этот генерал? Разве жалко, если за такого генерала подохнут три биржевика?
"Итак, думаю, почин есть!" Беру свою пачку и отправляюсь восвояси. Почин дело хорошее, но что дальше делать?
1 2 3