Как бы ее тогда ни утешала мать, как бы ее ни ласкал отец – ничто не поможет. Бузе нужно поплакать. О ком она плачет? Об отце ли, что так рано умер? Или о матери, которая вышла замуж, уехала и забыла о ней? Ах, эта мать! Когда при Бузе вспоминают о матери, она меняется в лице. Она не уважает своей матери, она не скажет дурного слова о ней, но она ее не уважает. Я это знаю наверное. Я не переношу, когда Бузя грустна. Я сажусь рядом с нею на бревнах и стараюсь рассеять ее грустные мысли.
8
Я держу руки в карманах, громыхаю орехами и говорю ей:
– Угадай, что мог бы я сделать, если бы захотел?
– А что мог бы ты сделать?
– Захочу, и все твои орехи перейдут ко мне.
– Ты их выиграешь у меня?
– Нет, я и не подумаю играть.
– Что же, ты их силой отберешь?
– Нет, они сами ко мне перейдут.
Она поднимает на меня свои большие глаза, прекрасные голубые глаза из «Песни песней».
Я говорю ей:
– Ты, верно, думаешь, что я шучу? Я знаю, глупенькая, такой заговор. Скажу слово такое…
Она еще шире раскрывает глаза. Я чувствую себя великим героем, я объясняю ей, как большой, как герой:
– Мы, мальчики, все умеем. У меня в хедере есть товарищ. Шайка-слепой (он слепой на один глаз), он все знает. Нет такой вещи в мире, которой Шайка не знал бы, даже каббалу. А ты знаешь, что такое каббала?
Нет, откуда ей знать? Я чувствую себя на седьмом небе оттого, что могу ей прочесть лекцию о каббале.
– Каббала, глупенькая, это такая вещь, которая может пригодиться. С помощью каббалы я могу устроить так, чтобы я тебя видел, а ты меня – нет. С помощью каббалы я могу добывать вино из камня и золото из стены. С помощью каббалы я могу устроить так, чтобы мы оба, вот как сидим здесь, поднялись бы ввысь до самых облаков, даже выше облаков!..
9
Подняться с Бузей с помощью каббалы ввысь до самых облаков и даже выше облаков и улететь с ней далеко-далеко за океан – это было одним из заветнейших моих мечтаний. Там, за океаном, начинается страна карликов, потомков богатырей времен царя Давида. А карлики ведь очень славные человечки. Питаются они одними сластями и миндальным молоком, по целым дням играют на маленьких свирелях, пляшут и водят хороводы, ничего не боятся и очень гостеприимны. Заедет к ним кто-либо из «наших», они его кормят и поят, дарят ему лучшие одежды и множество золотой и серебряной утвари, а перед отъездом набивают ему полные карманы алмазов и брильянтов, которые валяются у них, как у нас, скажем, мусор на улицах. – Как мусор на улицах? Неужели? – спрашивает меня однажды Бузя, когда я ей рассказываю о карликах.
– Ты не веришь?
– А ты веришь?
– А почему бы нет?
– Где ты слыхал об этом?
– Как это где? В хедере.
– А! В хедере…
Все ниже и ниже опускается солнце и окаймляет небо багряной полосой чистейшего золота. Золото отражается в глазах Бузи – они купаются в золоте.
10
Мне очень хочется, чтобы Бузя пришла в восторг от метода Шайки и от тех фокусов, что я могу сделать с помощью каббалы. Но Бузя и не думает восторгаться. Наоборот, мне кажется, она смеется. А иначе – почему же она показывает мне свои жемчужные зубки? Меня это начинает сердить, и я говорю ей:
– Ты, может, не веришь мне?
Бузя смеется.
– Ты, может, думаешь, что я хвастаю? Что я сочиняю?
Бузя смеется еще громче. А! Если так, я ее проучу! Уж я знаю чем. Я говорю:
– Как жаль, что ты не знаешь, что такое каббала. Знай ты, что такое каббала, ты не смеялась бы. С помощью каббалы я могу, если захочу, привести сюда твою мать. Да, да. И если ты будешь очень просить, я приведу ее к тебе сегодня же ночью, верхом на палке.
Разом обрывается смех. Облачко пронеслось по ее прекрасному, светлому личику. И мне кажется, будто солнце внезапно скрылось. Нет солнца. День ушел. Боюсь, что я слишком увлекся. Не надо было затрагивать больное место – мать. Я жалею об этом. Надо загладить свою вину. Надо с ней помириться. Я придвигаюсь к ней ближе; она отворачивается от меня; хочу взять ее за руку, хочу сказать ей словами «Песни песней»: «Оглянись, оглянись, Суламифь». – Обернись ко мне, Бузя!.. – Вдруг слышу голос из дома:
– Шимек! Шимек!
Шимек – это я. Это мать зовет меня идти с отцом в синагогу.
11
Отправиться с отцом в ночь под пасху в синагогу – есть ли большая радость! Уж это одно чего стоит, что ты одет с головы до ног во все новенькое и тебе есть чем похвастать перед товарищами! Или взять молитвы! Первая пасхальная «Вечерняя»! Первое праздничное «Да святится»! Ах, сколько удовольствий милостивый бог уготовил для нашего народа!
– Шимек! Шимек!
Матери моей некогда. «Иду, иду, вот уже иду! Мне только два слова сказать Бузе, всего лишь два слова…»
И я говорю ей свои два слова. Я сознаюсь ей в том, что сказанное мною только что – неправда. Заставить с помощью каббалы кого-либо летать – невозможно. Сам полететь – это я могу, и это я ей покажу. Вот только пройдут праздники, и я сделаю первую пробу. На ее глазах я поднимусь вверх, вот с этого самого места, где бревна лежат, и в одну минуту буду выше облака. Оттуда я возьму вправо, туда – видишь! Там кончается все, и начинается Ледовитый океан.
12
Бузя внимательно слушает. Солнце посылает свои последние лучи, целует на прощание землю.
– А что такое Ледовитый океан? – спрашивает Бузя.
– Не знаешь, что такое Ледовитый океан? Ледовитый океан – это застывшее море. Вода там густая, как студень, и соленая, как селедочный рассол. Корабли по тому морю не ходят, а люди, которые туда попадают, обратно уже никогда не возвращаются.
Бузя смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Зачем тебе идти туда?
– Разве я пойду, глупенькая? Я ведь лечу. Лечу по поднебесью, как орел. В несколько минут я ведь снова на суше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14