Прошел мимо меня не глядя - они все вечно спешат. Я думала - умру. Двадцать пять лет я его не видела, но он совсем не изменился. Поседел, конечно, и бородку завел, но все тот же. Бывают такие люди: чем больше стареют, тем больше становятся похожи на себя. И те же черные искрящиеся глаза. Прошел и не заметил, этакий франт: шляпа, перчатки, тросточка, строгий костюм. Я знала, что он отошел от брючных дел и занялся службой SOS, - так, видно, одиноко ему жилось. Уж как мне хотелось его окликнуть, но мешала гордость - я не могла ему простить ту давнюю неблагодарность, когда я его спасла от гестапо. Ты представить себе не можешь, каково мне было на него смотреть. Он как был, так и остался царем Соломоном, а я, Кора Ламенэр, состою при писсуаре. Оно конечно, профессия ничем не хуже других - грязной работы не бывает, но для меня, с моим именем быть любимицей публики и… понимаешь?
- Я понимаю, мадемуазель Кора.
- Трудно передать, что я чувствовала, пока месье Соломон мочился рядом со мной, в кабинке. Чуть не сбежала. Но мне было нечего стыдиться. Я наспех привела себя в порядок. Скажу тебе честно, во мне вдруг вспыхнула надежда. Мне было тогда всего пятьдесят четыре года, и я еще была хоть куда, а ему как-никак семьдесят четыре. Недурной шанс. Мы могли бы снова жить вместе. Ты ведь меня уже знаешь
- я страшно романтична, и сразу загорелась. Все начать сначала, все исправить, свить гнездышко где-нибудь в Ницце. Ну, я, значит, почистила перышки. Встала, жду его. И вот он вышел из кабинки и увидел меня. И замер - я думала, упадет. Стоит, судорожно сжимает свою тросточку и перчатки -он всегда отличался элегантностью. Смотрит и слова не может выговорить. И тут я его добила. Улыбнулась, села и подвинула ему блюдечко с однофранковыми монетками. Вот когда он и вправ ду пошатнулся. Клянусь тебе - я видела своими глазами, его шатнуло, как будто земля под ним дрогнула. Он стал весь серый и как загремит - ну, ты знаешь, как он может… "Что?! Вы?! Здесь?! Не может быть! Боже правый!" А потом перешел на шепот: "Кора? Это вы? Прислуга в писсуаре! Нет, я брежу!" У него таки подкосились ноги, и он с размаху сел на ступеньку. А я сижу себе, руки на коленках и улыбаюсь. Вот это победа! Он вынул платок и трясущейся рукой утер лоб. "Нет, - говорю я ему, - нет, месье Соломон, вы ничуть не бредите, совсем даже наоборот". Спокойно так говорю и даже перебираю монетки на блюдечке. А он все бормочет: "В писсуаре! Вы! Кора Ламенэр!" И вдруг, ты не поверишь, у него по щеке скатилась слеза. Одна-единственная, но ты же знаешь, они такие…
- Да уж, это племя плакать не заставишь…
- Потом он встал, схватил меня за руку и потащил по лестнице наверх. Мы сели за столик в уголок и стали разговаривать. То есть как раз разговора-то никакого не было: он все не мог опомниться, а я уже все сказала. Ну, он выпил воды и пришел наконец в себя. Быстренько купил мне квартиру, назначил приличную ренту. А что касается остального…
Она снова уставилась на крошки.
Я крикнул хозяину: "Пару кофе!" - как будто сам был официантом в роскошном ресторане.
- Что касается остального, мадемуазель Кора…
Остальное премудрый Соломон препоручил мне. Была ли в его улыбке божественная ирония, нежность, дружба или что-то большее - я так и не понял. Во всяком случае, этой улыбкой я был предусмотрен весь, с потрохами.
- Я заходила к нему пару раз. Он меня приглашал.
- В коммутаторскую?
- Да, туда, где они принимают звонки. Иногда он садится и отвечает сам. Им туда все время звонят, кто испытывает дефицит общения, кому нужен кто-нибудь. А я тебе говорю, ему самому нужны эти звонки, чтобы было не так одиноко. И меня он так и не забыл, иначе не оставался бы таким непростительным, когда прошло уже тридцать пять лет. Какое злопамятство! Каждый год нарочно присылает мне в день рождения букет цветов.
- Надо же, какой подлец!
- Нет, он не злой. Но слишком жесток к себе.
- Может, он только делает вид, мадемуазель Кора. Вы же сами заметили - он и одевается с иголочки. Это все стоицизм. Стоицизм - это когда человек не хочет больше страдать. Не хочет верить, не хочет любить, не хочет привязываться. Стоики - это люди, которые пытаются жить так, как им не позволяют средства.
Мадемуазель Кора грустно прихлебывала кофе.
- Понимаете, они пытаются выжить.
- Ему, месье Соломону, это совсем ни к чему! Чего ради цепляться за жизнь, когда и под конец не можешь пожить в свое удовольствие? Мы могли бы путешествовать с ним вдвоем. Не понимаю, что он хочет доказать? Ты видел, что у него висит на стенке, над столом?
- Не обратил внимания.
- Портрет де Голля с журнальной обложки и его высказывание о евреях: "Избранный народ, полный достоинства и силы". Он это вырезал вместе с де Голлем и вставил в рамку.
- Вполне естественно для патриота держать портрет де Голля над столом.
Тут я не выдержал и засмеялся. Во мне взыграл кинолюб - в этом месте так и просился взрыв смеха.
Мадемуазель Кора, несколько сбитая с толку, замолчала, но потом ободряюще погладила мою руку: ничего-ничего, хоть ты и дурачок, но мамочка тебя любит.
- Хватит, Жанно, не будем же мы целый вечер говорить о Соломоне. Это просто несчастный старый чудак. Он сам мне рассказывал, что часто встает ночью, чтобы подойти к телефону. По три-четыре часа каждую ночь выслушивает чужие несчастья. Всегда особенно плохо бывает по ночам. А в это время я, единственная, кто могла бы ему помочь, - на другом конце Парижа. Зачем, спрашивается, это надо?
- Я думаю, он не хочет возвращать вас, потому что боится вас потерять. Однажды он точно по такой же причине решил не покупать собаку. Это все стоицизм. Загляните в словарь. Стоицизм - это когда человек так боится все потерять, что теряет нарочно, чтобы уже не бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81