— И бунт он затеял, сперва будто против вас, а теперь уж и против советской власти. Вот…
Бум… бум… бум… — грохнуло где-то совсем близко. Ребята вздрогнули и ежась переглянулись.
— Да, — задумчиво сказал Японец. — В настоящий момент, при создавшемся напряженном положении, это… — он покрутил головой, — это контрреволюция!..
Хлопнула дверь. В класс, в пальто и шапке ворвался Мамочка. Он только что вернулся с улицы и сразу, задыхаясь от волнения, стал рассказывать:
— У Нарвских ворот пушки в таких круглых штуках… Окопы роют…
— Где?
— Везде. У Путилова, на Обводном, около бань…
— Врешь!.. Там канализацию чинят!..
— Ну иди, сам посмотри, — говорит обиженно Мамочка. — Посмеешься, когда война на Рижском начнется…
— А ты знаешь, что у нас делается? — сказал Воробей.
— А что?..
— Контрреволюция началась…
Мамочка так и замер, сраженный новостью, потом, вытянув шею, таинственно спросил:
— Заговор?
— Нет, не заговор, а Коренев…
И ребята рассказали о бунте во втором отделении.
— Что же делать с ним? — развел руками Мамочка. — Викниксору рассказать — из школы Коренева выгонит…
— Не годится, — ответил Янкель. — Надо другое…
Японец поднял голову.
— Беру слово! — заявил он. — Ясно! Коренев — политический преступник… Предлагаю устроить суд… Собрать ребят и разобраться…
Так и решили. Пока ходили за Кореневым, оставшиеся распределяли роли. Председатель суда — Янкель, прокурор — Японец, свидетели — все. Мамочку решили поставить у дверей класса караулить и предупреждать о воспитателе. В момент опасности Мамочка будет петь «Чижика».
Через четверть часа пришел Коренев, вместе с ним — Кузя и Шамала и еще несколько человек.
Прежде чем войти, Коренев подозрительно огляделся и сказал:
— Если драться будете — не пойду…
— Не бойся, — сказал Воробей. — Судить будем…
— Судить? — Коренев ухмыльнулся и, поглядев на своих ребят, спросил: — Как? А?
— Вали! — засмеялся Кузя. — Судись!
Коренев прошел в угол и сел за парту. По бокам сели Шамала и Кузя. Они пересмеивались и подмигивали друг другу. Но старшеклассники хранили серьезное молчание. Вот Янкель забрался за учительский стол. Рядом с ним сели Воробей и Джапаридзе. Янкель постучал карандашом.
— Заседание суда считаю открытым! — провозгласил он. — Приступим к допросу обвиняемого…
В компании Коренева захихикали.
— Обвиняемый Коренев, — заговорил Янкель, не обращая внимания на смех, — вы обвиняетесь в том, что преследовали Цыпку, организовали травлю и подбили на восстание младшие классы… Что вы скажете в свое оправдание?
— Ничего! — хмыкнул Коренев. Янкель нахмурился.
— А за что вы избили Цыпку?
— Жид!
— Почему вы его дразните жидом?
— А раз жид? — невозмутимо повторил Коренев.
Ребята засмеялись. Смеялись и Шамала с Кузей.
— Но чем же плох Цыпка? — снова спросил Янкель. — Он даже не вор, вором-то ведь ты оказался…
— Жид! — опять сказал кривляясь Коренев и поглядел на ребят, думая, что они засмеются, но теперь никто почему-то не улыбнулся.
Коренев забеспокоился. Он некоторое время ерзал на месте, потом вскочил.
— Ну вас к черту! — сказал он. — Аида, ребята, идем отсюда…
Но никто не поднялся. К Кореневу подошел Купец и, усаживая его силой на место, сказал:
— Успеешь, не спеши…
— Силой? — крикнул Коренев, бледнея. — Силой не пускаете… — И сел.
В классе стало тихо. В двери просовывались все новые и новые ребята. Весть о том, что Коренева судят, разнеслась по всей школе. Коренев, уцепившись руками в скамейку, испуганно глядел на судей…
Бум… бум… бум… — гудело за окном, и в притихшем классе выстрелы отдавались тревожно и сурово.
— Допрос окончен, — сказал Янкель, кончая писать. — Слово прокурору.
И тотчас на середину выскочил Японец. Замахал руками, зашмыгал носом, захлебнулся в словах:
— Товарищи!.. Допрос показал нам всем, кто такой Коренев. В настоящий момент, когда Юденич окружает Петроград, чтобы раздавить революцию, Коренев и подобные ему поднимают головы… Коренев — контрреволюционер… Убеждения у него не свои, но он где-то их нахватал… Сам по себе Коренев балда и тупица…
Все засмеялись.
— Ты полегче! — крикнул Коренев.
Японец не обращая на него внимания, продолжал:
— Мы узнали из опроса свидетелей, что убеждения Коренева происходят от его мамаши, от жильца да от уличной шпаны. Сам он ничего не понимает, но кричит: «Бей жидов!» А вы, ребята, поддались на удочку… Пусть скажет Кузя и Шамала, чем был плох Цыпка. Ну?
Ребята молчали.
— Лягавым он не был?
— Не был…
— Жмотом не был?
— Не был…
— А за что же его били?
— Думали — вор, — сказал Кузя, виновато краснея.
— А вором-то вон оказался кто.
— А почем знали? — буркнул Шамала и, покосившись на Коренева, отодвинулся от него. Отодвинулся и Кузя.
— Ясно! — сказал Японец. — Это нельзя так оставить… В напряженный момент, когда наступает Юденич и вообще… Надо вынести Кореневу суровый приговор…
Японец сел на парту. В классе стало тихо. Все сидели серьезные, задумчивые. Никто не глядел на Коренева. Даже соклассники его испуганно перешептывались и украдкой качали головами, отрекаясь от своего вождя. Коренев понял, что погиб.
Пошептавшись с заседателями, Янкель встал, чтобы говорить, но в этот момент где-то совсем близко загрохотало, и долго перекатывалось эхо выстрелов. Янкель присел, а все, побледнев, замерли.
— Здорово! — выдохнул кто-то испуганно. Коренев вскочил и, хрипло хохоча, выкрикнул:
— Испугались!.. Судите, судите!.. А завтра посмотрим… Завтра вас всех выпорют за то, что большевиков защищаете!..
— Молчать! — рявкнул Янкель, вытаращив глаза, потом спокойнее сказал, обращаясь к классу:
1 2 3 4 5 6