Знойная тишина была наполнена неуловимыми шорохами. Не то трава шелестела, не то шуршали ползавшие букашки. Солнце палило, и даже небо слепило глаза. Над головой, заслоняя свет, тихо качались изумрудно-зеленые, с темными жилками лопухи.
Жара сковала тело. Ленивые и несуразные мысли бродили в голове. Почему-то представился дед, который где-то в городе толкает, напрягаясь, тяжелую тележку с ящиками щелока и отыскивает какую-нибудь Гагаринскую или Абросимову улицу. Подумал о матери и сразу представил себе, как она стоит, согнувшись над лоханкой, в прачечной, и удушливый, вызывающий кашель густой пар поднимается от воды.
«Плохо им, — подумал Роман. — В такую жару шевельнуться трудно, а тут на-ка работай».
Вдруг рядом зашумела трава.
Роман вздрогнул и приподнялся.
Около него стоял Иська.
— Что тебе? — спросил Роман, сердясь, что прервали его приятное одиночество.
Иська испуганно моргнул и отступил на шаг.
— Я хотел спросить… — Иська переступил с роги на ногу.
— Ну, говори.
Куда вы ходите?
— Вона что, — Роман улыбнулся. — Мы учиться ходим к десятнице.
— А мне нельзя?
— Тебе? — удивленно спросил Роман. — Вот уж не знаю. Да, наверное, можно, только спросить надо.
— А ты спроси.
— Не знаю я. — Роман колебался. — Опасно с тобой, опять что-нибудь выйдет.
— Да что ж выйдет? Ты только спроси. А я тебе пуговиц с накладными орлами дам.
— А сколько?
— Пять штук дам.
— Ладно, спрошу, — сказал Роман. — У десятницы сегодня спрошу. А ты на улице жди. Если можно будет, я выйду за тобой.
В шесть часов ребята собрались на площадке и шумной гурьбой пошли к десятнице.
Шли ребята не торопясь, останавливаясь на мостах, плевали на проходящие буксиры и пассажирские пароходики. Украдкой оглядываясь, Роман видел Иську, который тихо шел сзади.
Прасковья Петровна жила на Крюковом канале, в большом сером доме с высокими узкими окнами.
Дойдя до дома, ребята поднялись по широкой парадной лестнице во второй этаж и позвонили.
Дверь открыла прислуга, старая ворчливая женщина. Ребят она не любила. После их ухода всегда приходилось снова убирать комнаты.
Пройдя в прихожую, ребята разделись и один за другим вошли в гостиную. Там уже суетилась Прасковья Петровна. Рассаживала девчонок имальчишек на мягкие стулья, покрытые белыми чехлами.
Ребята сели и замерли, как приговоренные к казни, робко поглядывая на массивные шкафы и развешанные по стенам большие портреты каких-то мрачных седоусых генералов.
— Богато живет… Здорово богато, — прошептал Женька на ухо Роману. — Ишь комодов-то сколько!
Прасковья Петровна достала из шкафа пачку книг и тетрадей и положила все на стол.
— Ну вот, дети, — заговорила она. — До сих пор мы занимались без книг. Это было неудобно. Теперь совет десятниц купил на свои деньги буквари и тетради. Сегодня я раздам их вам, и мы будем учиться по книге.
Десятница развернула пакет и стала оделять каждого тетрадями и букварями, на обложках которых были нарисованы позолоченные подсолнухи и славянскими буквами напечатано:
ЗОЛОТОЙ БУКВАРЬ
После раздачи начали заниматься.
— А-а, — тянула Прасковья Петровна, тыча пальцем в знак, похожий на воротца. — Это «а». А это «бе».
— «А», «бе»… — уныло повторяли ребята и незаметно развлекались, кто чем мог. Одни смотрели на улицу, где вереницей ползли телеги и бежали прохожие, другие разглядывали картинки. Прилежно занимались одни девочки.
— «А» да «бе» сидели на трубе, — бормотал тихо Васька. — «А» упало, «бе» пропало.
В комнате стоял тихий гул. Говорить громко не решались. Пугали тяжелые шкафы, ковры строгий краснолицый генерал на картине.
— «Ер», «еры», — монотонно говорила десятница.
— Упали с горы, — гудел, передразнивая, Васька.
— «Ерь», «ять».
— Надо поднять.
— «Фита», «ижица».
Тут Васька буркнул что-то неприличное. Ребята фыркнули.
— Что такое? — нахмурилась десятница.
— Мы ничего, — сказал Васька, краснея. — «Ижица» больно буква смешная.
Наконец Прасковья Петровна закрыла букварь.
— На сегодня довольно, — сказала она. — К следующему вторнику все выучите азбуку. А теперь давайте отдохнем. Кто из вас петь умеет?.
— Все умеем, — крикнул Серега.
— А какие песни знаете?
— «Чеснока» знаем, — сказал Женька. — Про атамана, которого васинские парни запятнали.
— Это хулиганская песня, — сказала десятница. — Лучше я вас другой научу. Хотите?
Она ударила по клавишам рояля и заиграла медленный тягучий мотив, а сама запела тихонько:
Был у Христа-младенца сад,
И много роз взрастил он в нем…
Ребята подпевали ей.
Когда урок кончился, Роман, собравшись с духом, подошел к десятнице.
— У нас есть мальчик один. Он тоже очень хочет ходить к вам. Можно ему?
— Конечно, можно, ты его приводи в следующий раз, — сказала десятница. — Мог бы и сегодня привести.
— А я боялся, — сказал, смеясь, Роман. — Он и сейчас на лестнице стоит.
— Где? Кто?
— Да Иська, мальчик тот.
— Кто?
— Иська, это зовут его так. Исаак.
— Исаак? — нахмурилась Прасковья Петровна. — Он еврей?
— Да.
Десятница отвернулась.
— Нельзя, — сказала она жестко. — Дети, запомните: у нас общество христианских детей. На беседы и в храм могут ходить только русские дети.
Роману стало обидно за Иську.
— А почему евреям нельзя? — упрямо сказал он.
— Это долго объяснять, — сказала десятница.
Ребята вышли на улицу. Роману было нехорошо и как-то стыдно перед Иськой. Нарочно он отстал от ребят и пошел один. На углу к нему навстречу кинулся улыбающийся Иська.
— Наконец-то! А я думал, что прозевал вас.Ну, как? — спросил он несмело.
Роман стоял, обливаясь потом. Иська догадался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59