Ему и полегчало бы.
– Попробовать можно… Но только чтоб огонь был небольшой, – ответил ей парень.
Кашель прекратился, и больной хрипло проговорил:
– Нет… Не надо. Могут заприметить. Даже в лесу.
– Да кто сюда забредет в такое время? – сказала женщина.
– Надо б дальше ехать, – продолжал больной. – Ежели снег повалит, хороши мы будем!
– Ночью не повалит – ветер слишком сильный… Схожу-ка я поищу камней.
Весь внимание, Матье подошел ближе. В последних лучах света, проникавшего сквозь деревья, он разглядел, что молодой возница, заставляя пятиться лошадей, откатывает повозки на просеку. Так им не придется разворачиваться, чтоб ехать дальше, да и деревья на опушке надежно укроют их.
– Толковый малый этот возчик, – прошептал Матье. – Но ежели снег пойдет, боюсь, неправильно он сделал. Сразу видать, что из долины.
Матье подождал, пока паренек разжег костер. Пламя стлалось по земле, и каждый порыв ветра прижимал его к камням, и все же женщина по мере сил прикрывала огонь. Она поставила на камни медную кастрюлю, днище которой вспыхивало иногда, как раскаленные уголья. Какое-то время Матье с завистью смотрел на них. Все пятеро присели возле костра и грели над огнем руки. Матье обошел бивуак и стал с подветренной стороны для того лишь, чтобы вдохнуть несколько глотков дыма, точно они могли его согреть. Затем он снова вышел на дорогу и стал искать укрытие. Прямо на склоне лежало поваленное дерево, – дорога проходила как раз под ним.
– Тут, – сказал Матье, – мне будет неплохо. Ежели и не проснусь прежде них, все равно услышу, когда поедут.
Ногой он нашвырял к стволу побольше еловых иголок и устроил себе мягкую постель. Не спеша доел остатки хлеба, ощупью добирая последние крошки, потом лег на бок и, натянув поглубже шапку, положил на сумку голову.
«Что-то я завтра буду есть?» – подумал он.
Ветер яростно раскачивал деревья, но усталость всем грузом навалилась на него, и Матье было хорошо. В голове звенела пустота, и через несколько минут он погрузился в сон.
16
Проснулся он с ощущеньем удушья. Приподнявшись на локте, он почувствовал, как давившая на него тяжесть подалась и стала сползать. Шапка упала, и ветер тысячью иголок впился ему в шею и в лицо. По спине потек холодок, и Матье понял, что идет снег. Ночь была хоть глаз выколи. Он встал на колени, нащупал рукоятку от заступа и сумку, стряхнул снег, налипший на одежду, и выпрямился во весь рост.
– Видать, давно уж снег идет, – сказал он.
Лес глухо стонал.
– Господи, что ж делать-то?
Матье сверлил глазами темноту, но она не поддавалась. Тут он вспомнил, что поваленное дерево, возле которого он устроился, лежало над дорогой, и это помогло ему сориентироваться. Надо выйти на дорогу и идти. Он знал, что это путь на Кювье и Сансо, но снегу намело уже порядком, и Матье боялся, что, выйдя из леса, может сбиться с дороги и заблудиться в буране. А где-то здесь, совсем рядом, стояли крытые повозки. Матье представил себе внутри, под парусиновым верхом сухое тепло сена: ведь он сам видел, как тот возница доставал его из второго фургона. Если бы удалось бесшумно проскользнуть туда, можно было бы дождаться там рассвета и уйти, пока другие не проснутся. Матье затрясло в ознобе, и он решился. Медленно, ощупывая носком башмака землю и выставив вперед, точно слепой, рукоятку заступа, он двинулся в том направлении, где, как он знал, стояли повозки. Он настороженно прислушивался в надежде, что одна из лошадей вдруг тряхнет уздой. Матье видел, что парень привязал лошадей рядом со вторым фургоном так, чтобы он укрывал их от ветра, и знал, что лошади непременно будут стряхивать с себя снег. И в самом деле, не прошел он и двадцати шагов, как одна из лошадей встряхнулась, захрапела, забила копытом. Вскоре Матье различил и знакомый запах. Он достаточно знал лошадей и понимал, как опасно появиться неожиданно рядом с ними – еще начнут взбрыкивать и разбудят спящих. Матье только хотел было пощелкать языком, чтобы предупредить о своем приближении, как раздался кашель больного и голос женщины. Матье замер в нерешительности, но тут же подумал, что даже если кто-нибудь выйдет из фургона, в такой тьме его никак не разглядеть. Поэтому он продолжал идти вперед и, обойдя несколько елей, ветви которых уже сгибались под тяжестью снега, вскоре увидел тоненькую ниточку света, сочившегося сквозь плохо пригнанную парусину. Лошади явно заволновались. Они наверняка уже чуяли Матье. Теперь его появление не напугает, не застанет их врасплох.
Кашель больного звучал глуше – он захлебывался мокротой, и когда Матье подошел ближе, то расслышал между приступами кашля хриплое, прерывистое дыхание. Вероятно, из-за детей женщина и молодой возница говорили так тихо, что Матье ничего не мог разобрать. Он еще подождал, но холод пробирал все сильнее и в конце концов он направился ко второму фургону. Мимоходом он приласкал лошадей, и тепло их было живительно. Он приподнял парусину и как можно тише скользнул в фургон. Слева он наткнулся на доски и еще на что-то деревянное, круглое и гладкое. Должно быть, разобранный комод или шкаф. Справа была навалена солома и, конечно, – сено, еще сохранившее свой запах. Матье вырыл себе в нем углубление и улегся, свернувшись клубком, прижав к подбородку колени. Лес шумел, и Матье не слышал кашля больного, но лишь только он собрался заснуть, ему показалось, будто кто-то раздвигает парусину. Он замер, сжимая рукоятку заступа, весь напрягшись, как струна, готовый к защите и в то же время чувствуя себя вором.
Чем больше Матье старался погрузиться в сено и насладиться его живительным теплом, тем сильнее ему становилось не по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78