Но пока его не покидала, как и все это время, упрямая мысль о требованиях крепко осевшего у него в доме брата, Немы…Крутой и настойчивый, Абрам Нашатырь не знал теперь, как избавиться от Немы; в угрожавшем и шантажировавшем его калеке он уже не видел брата, и Нёма стал для него злейшим врагом.«Напился пьяным, проигрался сегодня в карты и распутствует теперь с девкой в саду. Зверюга, циркач!…» — Абрам Нашатырь чувствовал от охватившей его злобы внутреннюю колющую дрожь.Часы пробили одиннадцать с половиной; еще полчаса, -и можно будет вместе с Марфой Васильевной подсчитать сегодняшнюю обильную выручку.И вдруг — прыгающий, как мяч, взрыв раскатистого хохота, чей-то жалобный заплетающийся стон, шум от опрокинутого стула, голоса: «Вот ужас… фу! безобразие!… она чересчур выпила», и опять оглушительный смех.— Что такое? опять скандал?… — Абрам Нашатырь бросился на шум.— Леночка… Леночка… я не переживу… простите меня! — И мимо него, пошатываясь и рыдая, цепляясь за стулья, пробежала на кухню, закрыв руками лицо, Елена Ивановна.— Фу, скандал… Несчастная… Вот приключение… — красивая артистка, натягивая спавшее с плеча платье, поспешно направилась к выходу.— Обыкновенная история с обыкновенными последствиями…Седоволосый актер криво усмехнулся.— Ха-ха-ха!… — хохотал, багровея, рыжий виолончелист. -Они ее в свою интеллигентную компанию… ха-ха-ха!… разговоры порядочные, угощение… ха-ха-ха!… а она возьми и… неприличие громко при всех… Ой, я не могу больше!…— Она больна, очевидно… — мягко сказал актер. — Бедняжка!… Она только что рассказывала про свою убитую мать… она боялась встречаться тут с каким-то человеком, похожим на того самого убийцу… Ах, бедняжка!— По-французски сначала… ха-ха-ха!… а потом вдруг — звук по-деревенски!… Ой, не могу!… — не унимался виолончелист. — Поэзия в прозе… ха-ха-ха!……И когда пробегала по кухне, опьянев с непривычки от пива и раздавленная, казалось, непоправимым своим, оскорбительным для других поступком, — отчего-то схватила лежавший на табурете топор и горячую, полную воды кастрюльку и бросилась бежать в сад. Горячая вода, выхлюпнувшись, ошпарила ногу, и уронила Елена Ивановна кастрюльку, а топор крепко зажала в окостеневших руках.Шарахнулась в сторону, наткнувшись сначала — у самого дома — на какую-то женщину, оправлявшую юбку, а потом — в темной аллее — на Нему, которого теперь не узнала.Он увидел в ее руках блеснувший топор и отскочил в сторону. А когда она, громко рыдая, побежала в глубь сада, неслышно прыгал за ней на костылях — от пьяного любопытства.… Было двенадцать, и кафе закрывали.— Отец! — сказала растерянно Розочка, — Отец, надо найти ее… Елену Ивановну. Я боюсь за нее!Но он и сам уже собирался это сделать: вот удобный случай, чтобы отказать этой скандальной девушке от места…А когда кто-то из кухни сказал ему, что пианистка схватила, убегая, топор, — Абрам Нашатырь поторопился.На первой же аллее он столкнулся с торопливо подпрыгивающим братом.— Абрам!… — запыхался Нёма, — Абрам!… Что случилось м?! Она повесилась… Ей-богу!— Где?! — воскликнул Нашатырь.— Там, где вешают белье… возле самого сарая… Я сам все видел, Абрам… все сам!…— И ты ей не помешал, Нёма?… — тихо сказал Абрам Нашатырь. — Почему?…Он волновался.— Я не хотел мешать ей, Абрам… Это — такой удобный случай для нас обоих… Идем… позовем людей, милицию… чтобы ее сняли…— Стой! — сильно сжал его руку брат. — Покажи мне, где она… идем вместе.И Абрам Нашатырь, не отпуская руки, потащил за собой Нему.— Как… как ты видел, Нёма?… Расскажи…— Она бегала по саду, я — за ней: мне было интересно, Абрам, почему у нее топор вдруг в руке.— Ну?… Ну!…— Она два раза бросалась на мокрую землю и выла, как собака перед чьей-то смертью… Подожди, не прыгай так скоро, Абрам: ты забыл, что у меня только одна нога…— Ну… Ну?! рассказывай же!…— Я и рассказываю… Потом она побежала вдруг, как сумасшедшая, вот сюда, к сараю, и я — за ней. Только не мог уже догнать… а очень близко чтоб быть — боялся. Ты видишь, какая луна на открытом месте? Ну, так вот, с этого самого места я увидел: перерубила она топором веревку, что для белья, быстро… веревку на вот тот большой крюк, что для весов у тебя приделан…— Она бешеная, Нёма… Бешеная!… — глухо бормотал Нашатырь.— Ну да, Абрам, и на здоровье для нас обоих… Ящик там какой-то у сарая стоял, — так она этот ящик под ноги себе подставила, полезла на него… петлю сделала… и вообще все, что полагается, Абрам… Прощайте, — хотел я ей крикнуть, -так только сил у меня не хватило… Ну, пусти мою руку: я вешаться не собираюсь…Они пошли к сараю.Высовывавшийся из жидкой разорванной ваты пробегавших туч желтый, как медь, тазик луны освещал повисший близко над землей девичий труп. Неподалеку валялся топор. Абрам Нашатырь нагнулся и поднял его.Руки дрожали.— Та-ак… — сказал он, ловя свое дыханье. — Та-ак… Из-за неприличного звука… и умерла!… Тоже человек!…Нёма не понимал.— Идем, — сказал он, — позовем милицию. Или ты хочешь любоваться мертвым, будто он оставил тебе по завещанию наследство…— Стой!… — ухватился за Нёмин костыль Абрам Нашатырь. — Стой… Ты прав: она мне действительно оставила наследство — тебя…— Что это за разговоры, Абрам! И в такое время?… — встревожился Нёма.— Ты убил ее мать, так она всю жизнь могла хотеть, чтоб тебя убил кто-нибудь другой…Он говорил медленно, непонятно, словно раздумывал о чем-то серьезном, известном только ему одному. Рука его не оставляла Нёминого костыля.— …И если бы она захотела сама умереть, так почему ей не отправить вперед себя того, кто убил ее мать… А?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21