И только осязал у себя во рту какое-то движение своего собственного языка:
— На, на, Рексенька… Кушай. Кушай. Кушай.
И так все время: ласкал собаку, нежно проводил рукой по ее шерсти и приговаривал: — Кушай. Кушай. Кушай…
И так иногда:
— Еще вот. На, Рексенька. Кушай…
И крепко— крепко прижал к себе вертлявое теплое собачье тельце.
Ошибался впоследствии прокурор, убеждая судей в том, что Ардальон Адамейко, идя на преступление, заранее готовился использовать дружбу свою со шпицем вдовы Пострунковой!…
Услышала теперь чьи-то шаги и Варвара Семеновна: вот — в коридоре.
— Кто там? — крикнула испуганно.
— На. На. На… Кушай! — шептали обескровленные губы, и рука цепко зажала ухватившую пирожочек собачью морду. — Вот так… Вот сейчас…
— Арда… — задохнулся тот же знакомый голос.
Дверь из коридорчика в спальню с шумом распахнулась: порог перешагнул незнакомый человек с искаженным, вздрагивающим лицом, с высоко поднятой правой рукой, сжимавшей круглый тяжелый обрубок полена.
Рука быстро и круто размахнулась, нанося удар в побагровевшее, застывшее лицо.
— Ард-д…
Полено ее успело раздробить окаменевшее, покрывшееся мелким потом лицо: Варвара Семеновна легонько пошатнулась и тяжело упала навзничь.
В этот же день, уже позже приглашенный органами дознания врач констатировал, что вдова Пострункова умерла от разрыва сердца. А еще позже, на суде, адвокат Федора Сухова ставил судьям вопрос считают ли они, что гражданка Пострункова умерла насильственной смертью?…
Адвокат умело использовал бесстрастное заключение врача и очень хорошо построил свою речь в защиту Федора Сухова. Защитник мог признать на крайний случай, что данном деле имело место только покушение на убийство, а не самое убийство, а раз так, — то неизвестно, сделался ли Сухов убийцей и можно ли теперь считать его таковым? Пусть даже суд не поверит словам подсудимого, что в квартиру Пострунковой он шел с целью одного лишь грабежа, — но пусть суд не поверит и прокурору, «так вольно обращающемуся со статьями уголовного кодекса»…
Соответственно с этим защита просила суд признать и Ардальона Адамейко не соучастником в убийстве, а соучастником в грабеже, результатами от которого он, кстати, и не пожелал даже воспользоваться. Так было позже, на суде.
Но утром девятого сентября был такой момент, когда один из подсудимых, Федор Сухов, и сам не сомневался в том, что только что убил тяжелым круглым поленом беззащитного незнакомого человека.
Рука размахнулась, потом мгновенно выбросилась вперед и, роняя вырвавшееся полено, — упала книзу, больно зацепив ногу чуть пониже бедра. Прежде, чем понял, куда упало полено, — увидел, как зашаталась и безжизненно опустилась на пол побагровевшая женщина, как сверкнул перед глазами краешек взлетевшего тяжелого дерева и — как мелькнула тогда же неповторимой точкой чья-то мгновенная смерть…
В эту минуту Сухов был убежден, что случайно вырвавшееся из рук полено нанесло этот смертельный удар. Но оно уже далеко лежало от бездыханной Варвары Семеновны, и, когда взметнувшийся взгляд догнал его, — Сухов понял свою ошибку.
Инстинктивно, неожиданно для самого себя — он перекрестился. И — бросился в соседнюю комнату.
— Тс-с, Ардальон… Уже!
Адамейко быстро поднялся с диванчика, не выпуская из рук равнодушно облизывавшегося шпица.
На цыпочках, словно боясь, что она может услышать, он отнес собаку в смежную комнату, столовую, закрыл туда дверь и так же тихо вернулся к неподвижно стоявшему на пороге Сухову.
Минута движения вернула Ардальону Порфирьевичу утраченную было решимость. Она пришла вновь со своей неотступной спутницей — осторожностью…
— Проверь… — еле слышно прошептал Ардальон Порфирьевич. — Может, жива… обморок. Или притворяется!
— Идем вместе… — поманил его рукой Сухов.
— Нет, нет! Я дверь возьму на крюк. Не запер? Нет?…
Он тихонько выскользнул в коридорчик, схватил с гвоздя пальто и шляпу, надел на себя и выбежал в кухню. Когда накинул крюк, — для чего-то вытер лежавшей на водопроводной раковине тряпкой мокрые последы на полу и так же тихо направился в комнаты.
Сухова уже не было в гостиной. Одну минуту Ардальон Порфирьевич прислушивался к возне, происходившей в спальне Пострунковой, потом подошел к двери и — в щелочку — заглянул туда: Варвара Семеновна неподвижно лежала у самой кровати, на коврике; руки и ноги ее были связаны полотенцами, а над узлом одного из них еще возился Федор Сухов.
— Не дышит? — спросил шепотом Ардальон Порфирьевич.
— Никак… Холодеет…
— Ну, бери — в комоде!
Ардальон Порфирьевич шагнул в комнату, стараясь не смотреть на покойницу. В двух шагах от него — лежало полено. Ардальон Порфирьевич поднял его и, торопливо отнеся в кухню, положил его в общую связку дров.
…Через минуту Сухов поспешно прятал за пазуху, в карманы выскальзывавшие из рук пачечки денег.
— На, возьми себе! — совал он их Ардальону Порфирьевичу.
— После… после! — шептал тот. — Уходи… скорей!
— Как… вместе? — судорожно вырвался рокочущий басок Сухова. — Куда выходить… а?
Залепленный пластырем желтенького бельма левый глаз метался бессильным, застигнутым зверьком.
— Сюда, сюда… — торопил Ардальон Порфирьевич.
Он схватил Сухова за руку и увлек его за собой — к парадной двери. Включил в прихожей свет. Цепочка, крюк, замки — покорно повиновались быстрой и уверенной руке человека.
Несколько секунд оба прислушивались, что происходило на лестнице; чуть-чуть приоткрыли дверь: потянуло сыростью, холодом. Где-то внизу хлопнула дверь, и два раза повернули прищелкивающий ключ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57