– Вы хотите в санаторий? – спросил Пол.
Лицо Доуса опять омрачилось.
– Ни в какой такой санаторий я не поеду, – сказал он.
– Мой отец был в санатории на побережье, и ему понравилось. Доктор Ансел направил бы вас.
Доус задумался. Было ясно, он боится опять выйти в жизнь, на люди.
– У моря сейчас было бы совсем неплохо, – продолжал Морел. – Дюны нагреты солнцем, и прибой не чересчур силен.
Доус не отозвался.
– Господи, да если знаешь, что опять сможешь ходить и плавать, все остальное пустяки! – вырвалось у Пола, слишком он был несчастен, чтобы сдерживаться.
Доус быстро глянул на Пола. Его темные глаза не посмели бы встретиться ни с чьими глазами на свете. Но от неподдельного страдания и беспомощности, прозвучавших в голосе Пола, ему словно полегчало.
– У ней далеко зашло? – спросил он.
– Она тает, как свеча, – ответил Пол. – Но она не унывает… бодрая!
Он закусил губу. И через минуту поднялся.
– Ну, я пойду, – сказал он. – Вот я оставляю вам полкроны.
– Не надо, – пробормотал Доус.
Морел не ответил, просто оставил монету на столе.
– Когда опять буду в Шеффилде, постараюсь забежать, – сказал он. – Может, захотите повидать моего зятя? Он работает у Пайкрофта.
– Не знаю я его, – сказал Доус.
– Он хороший малый. Сказать ему, чтоб зашел? Он принес бы вам газеты, почитаете.
Доус не ответил. Пол ушел. Он подавил глубокое волнение, которое в нем вызвал Доус, и его бросило в дрожь.
Матери он ничего не сказал, но на другой день все рассказал Кларе. Это было в обеденный час. Последнее время они редко вместе гуляли, но в тот день Пол позвал ее в парк при замке. Они сели там, а вокруг сияли под солнцем алые герани и желтые кальцеолярии. Клара держалась настороженно и казалась обиженной.
– Ты знаешь, что Бакстер в больнице в Шеффилде и у него брюшной тиф? – спросил Пол.
Серые глаза поглядели испуганно, Клара побледнела.
– Нет, – со страхом ответила она.
– Он поправляется. Я навестил его вчера… мне сказал доктор Ансел.
Новость ошарашила Клару.
– Он очень плох? – виновато спросила она.
– Был очень плох. Сейчас ему лучше.
– Что он тебе сказал?
– Да ничего! Мрачный такой лежит.
Далеки они сейчас были друг от друга. Пол сообщил ей что знал.
Клара стала замкнутая, молчаливая. В следующий раз, когда они пошли пройтись и он взял ее под руку, она высвободилась и шла чуть поодаль. А он так нуждался в утешении.
– Ну почему ты такая неласковая? – спросил он.
Клара не ответила.
– В чем дело? – спросил Пол, обхватив рукой ее плечи.
– Не надо! – сказала она, высвобождаясь.
Пол оставил ее в покое, отдался своим грустным мыслям.
– Ты расстроилась из-за Бакстера? – спросил он наконец.
– Я с ним вела себя мерзко! – сказала она.
– А сколько раз я тебе говорил, что ты плохо с ним обошлась, – отозвался Пол.
Теперь они были враждебны друг к другу. Каждый думал о своем.
– Я с ним обходилась… да, я плохо с ним обходилась, – сказала Клара. – А теперь ты обходишься плохо со мной. Так мне и надо.
– То есть как это я плохо с тобой обхожусь? – спросил Пол.
– Так мне и надо, – повторила она. – Я никогда им не дорожила, а теперь ты не дорожишь мной. Но так мне и надо. Он любил меня в тысячу раз больше, чем ты.
– Неправда! – вскинулся Пол.
– Правда! По крайней мере, он меня хотя бы уважал, а ты – не уважаешь.
– Уважал он тебя, как же! – сказал Пол.
– Да, уважал! Это я виновата, что он стал такой отвратительный… теперь я понимаю. Понимать ты меня научил. А любил он меня в тысячу раз больше.
– Ну ладно, – сказал Пол.
Только одного он сейчас хотел, пусть его оставят в покое. Он едва справляется и со своим горем, хватит с него. Клара только мучит его, с ней только устаешь. И он распрощался с ней без сожаленья.
При первой же возможности Клара поехала в Шеффилд проведать мужа. Встреча не удалась. Но Клара оставила ему розы, фрукты и деньги. Она хотела к нему вернуться. И не, то чтобы она его любила. Когда она смотрела на него в больнице, ее сердце не согревалось любовью. Ей лишь хотелось смириться, стать перед ним на колени. Хотелось жертвовать собой. Ей ведь не удалось вызвать в Мореле подлинную любовь к себе. Ей стало страшно. Душа жаждала покаяния. И оттого она преклонила колена перед Доусом, и ему это доставило редкостное удовольствие. Но расстояние между ними было еще очень велико, слишком велико. Мужчину это пугало. Женщину скорее радовало. Ей нравилось, что она служит ему через разделяющую их пропасть. И она была теперь горда.
Пол Морел раза два навестил Доуса. Что-то вроде дружбы завязалось у них, хотя они все равно оставались яростными соперниками. Но никогда они не упоминали стоящую между ними женщину.
Миссис Морел становилось все хуже. Поначалу ее сносили вниз, изредка даже в сад. Она сидела в кресле, опираясь спиной о подушку, улыбающаяся и такая милая. На белой руке сияло золотое обручальное кольцо, волосы старательно причесаны. И она смотрела на заросли отцветающих подсолнечников, на распускающиеся хризантемы, на георгины.
Они с Полом боялись друг друга. Он понимал, что мать умирает, и она тоже это понимала. Но оба притворялись, будто сохраняют бодрость. Каждое утро, проснувшись, он в пижаме шел к ней в комнату.
– Ты спала, моя родная? – спрашивал он.
– Да, – отвечала она.
– Не очень хорошо?
– Нет, неплохо!
И сын понимал, что она не сомкнула глаз. Он видел, как под одеялом она прижимает рукой то место, где живет боль.
– Худо было? – спрашивал он.
– Нет. Побаливало, но это пустяки.
И по старой привычке презрительно фыркала. Лежа, она казалась совсем девочкой. И все время не сводила с него голубых-голубых глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158