– прошептал он и сел.
– Поди взгляни на нее.
Пол выскользнул из-под одеяла. В комнате больной слабо теплился газовый свет. Мать лежала свернувшись калачиком, подложив ладонь под щеку, в той же позе, в какой уснула. Но рот был открыт, и дыхание тяжелое, хриплое, словно храп, и с долгими перерывами.
– Она кончается! – прошептал Пол.
– Да, – сказала Энни.
– Давно она так?
– Я только проснулась.
Энни съежилась в халате. Пол набросил на себя одеяло. Было три часа. Он разворошил огонь. Брат и сестра сидели и ждали. Мать глубоко, с хрипом вдохнула воздух… долгая тишина… и выдох. Время шло… тянулось. Но вот они вздрогнули. Опять глубокий, с хрипом вдох. Пол наклонился, всмотрелся.
– Это еще может продолжаться, – сказал он.
Оба молчали. Пол выглянул в окно, с трудом различил снег, покрывавший сад.
– Иди ложись в мою постель, – сказал он сестре. – А я посижу.
– Нет, – сказала она. – Я останусь с тобой.
– Лучше не надо, – сказал он.
Наконец Энни на цыпочках вышла из комнаты, и Пол остался один. Он плотней укутался в коричневое одеяло, скорчился перед матерью и не спускал с нее глаз. Нижняя челюсть у нее отвалилась, страшно смотреть. Он не спускал с нее глаз. Иногда ему казалось, она больше не вдохнет. Ждать было невыносимо. И вдруг опять пугающий громкий хрип. Пол снова поворошил угли в камине. Ее нельзя беспокоить. Шли минуты.
Ночь проходила. Вздох за вздохом. И каждый хрип терзал его, но наконец он вовсе перестал что-либо чувствовать.
Встал отец. Пол слышал, как отец зевает, натягивая носки. И вот он вошел в одних носках и в рубашке.
– Тише! – предостерег Пол.
Морел стоял и смотрел на жену. Потом взглянул на сына – беспомощно, с ужасом.
– Может, мне остаться дома? – прошептал он.
– Нет. Иди на работу. Она проживет до завтра.
– Навряд ли.
– Проживет. Иди на работу.
Муж в страхе опять на нее посмотрел и послушно пошел из комнаты. Пол заметил, подвязки у него болтаются.
Еще через полчаса Пол спустился в кухню, выпил чашку чая и опять вернулся. Уолтер Морел, уже в рабочей одежде, снова поднялся в комнату жены.
– Мне идти? – спросил он.
– Иди.
И через несколько минут Пол услышал удаляющиеся тяжелые шаги отца, приглушенные снегом. На улице перекликались углекопы, группками шагавшие на работу. Ужасные, долгие вздохи продолжались… грудь поднималась… поднималась… поднималась; потом долгая тишина… потом ах… ах… х… х! – выдох. Издалека донеслись гудки чугунолитейного завода. Гуденье и рокот разносились над снегами, то далекие и едва слышные, то близкие, – голоса угольных копей и литеен. Потом все стихло. Пол поворошил уголь в камине. Глубокие вздохи нарушали тишину – выглядела мать все так же. Пол приподнял штору, посмотрел в окно. Было еще темно. Пожалуй, тьма уже не такая густая. Пожалуй, снег стал синей. Он совсем поднял штору и оделся. Потом, вздрагивая, отпил коньяку прямо из бутылки, стоявшей на умывальнике. Снег и правда синел. С улицы донеслось дребезжанье повозки. Да, уже семь утра, становится светлей. На улице перекликались. Мир просыпался. Над снегом занимался серый, мертвенно-бледный рассвет. Да, уже видны дома. Он погасил лампу. Казалось, стало очень темно. Хриплое дыхание все длилось, но Пол почти привык к нему. В сумраке он видел мать. Она была все в том же состоянии. Он подумал, может, навалить на нее тяжелую одежу, тогда и дышать станет тяжелей, и невыносимое дыхание остановится. Он посмотрел на нее. Не она это… совсем не она. Если навалить одеяло и тяжелые пальто…
Вдруг отворилась дверь, и вошла Энни. Она вопросительно посмотрела на брата.
– Без перемен, – спокойно сказал Пол.
С минуту они пошептались, потом он спустился в кухню позавтракать. Было без двадцати восемь. Скоро пришла Энни.
– Какой ужас! Как ужасно она выглядит! – в страхе, ошеломленно прошептала она.
Пол кивнул.
– Вдруг она так и будет выглядеть! – сказала Энни.
– Выпей чаю, – сказал он.
Они опять поднялись по лестнице. Скоро пришли соседки, испуганно спрашивали:
– Как она?
Все продолжалось. Она лежала щекой на ладони, нижняя челюсть отвисла, и она редко, громко и страшно всхрапывала.
В десять пришла сестра. Она была сама не своя и явно удручена.
– Сестра, – воскликнул Пол, – неужто она еще долго протянет?
– Невозможно, мистер Морел, – сказала сестра. – Невозможно.
Стало тихо.
– Страх-то какой! – посетовала сестра милосердия. – Кто бы мог подумать, что она такое вынесет? Идите вниз, мистер Морел, идите вниз.
Наконец, около одиннадцати, Пол спустился и пошел посидеть у соседей. Энни тоже ушла вниз. Наверху были сестра милосердия и Артур. Пол сидел, сжав голову руками. Вдруг через двор, как безумная, с криком прибежала Энни:
– Пол… Пол… она скончалась!
Мигом он очутился дома и взлетел наверх. Мать лежала тихая, свернувшись калачиком, щека на ладони, и сестра утирала ей губы. Все отступили. А он упал на колени, прижался лицом к ее лицу, обнял ее.
– Любимая… любимая… любимая! – шептал он снова и снова. – Любимая… любимая!
Потом услышал, как за спиной у него сестра говорит сквозь слезы:
– Ей теперь лучше, мистер Морел, ей теперь лучше.
Оторвавшись от еще теплой мертвой матери, он сразу сошел вниз и принялся ваксить башмаки.
Дел предстояло много, надо было написать письма и прочее. Пришел доктор, посмотрел на покойницу и вздохнул.
– Эх… бедняжка! – сказал он и отвернулся. – Зайдите ко мне в кабинет часов в шесть за свидетельством о смерти.
К четырем вернулся с работы отец. Молча, еле волоча ноги, вошел в дом и сел. Минни захлопотала, подавая ему обед. Он устало выложил на стол черные от въевшегося угля руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158