Пол не сознавал, что Уильям умер; такая суета вокруг, как же это может быть. Откатчик выталкивал вагонетку из клети, другой рабочий бежал по изгибающейся вдоль дороги насыпи.
– Уильям умер, мама в Лондоне, что ж ей теперь делать? – спрашивал себя мальчик, будто решал головоломку.
Клети поднимались раз за разом, а отца все не было. Наконец подле вагонетки Пол разглядел человека. Клеть опустилась на место, и Морел сошел на землю. Он слегка прихрамывал после какого-то несчастного случая.
– Это ты, Пол? Ему хуже?
– Тебе надо ехать в Лондон.
И они пошли прочь от шахты, откуда люди с любопытством глазели на них. Они вышли со двора шахты и зашагали вдоль железной дороги, где с одной стороны раскинулось освещенное солнцем осеннее поле, а с другой – стеной стояли вагонетки, и Морел спросил испуганно:
– Неужто он помер, сынок?
– Да.
– Когда ж?
В голосе углекопа слышался ужас.
– Нынче ночью. От мамы телеграмма пришла.
Морел прошел еще несколько шагов, потом прислонился к вагонетке, прикрыл рукою глаза. Слез у него не было. Пол глядел по сторонам, ждал. Вагонетка тяжело съезжала с весов. Все видел Пол, только отца не замечал, который словно в изнеможении прислонился к вагонетке.
Морел был в Лондоне лишь однажды. И теперь, испуганный, осунувшийся, отправился туда на помощь жене. Был вторник. Дети остались дома одни. Пол пошел на работу, Артур – в школу, а к Энни пришла подружка, чтоб ей не быть одной.
В субботу вечером, повернув за угол по дороге из Кестона, Пол увидел мать с отцом, они шли со станции Сетли-Бридж. В густых сумерках они молча, устало брели врозь. Пол приостановился.
– Мама! – окликнул он в темноте.
Миссис Морел не обернулась, словно не слышала. Он опять ее позвал.
– Пол! – безразлично отозвалась она.
Она позволила себя поцеловать, но, казалось, не сознавала, что он рядом.
Такой же оставалась она и дома – маленькая, бледная, молчаливая. Ничего не замечала, ничего не говорила, только и сказала:
– Гроб привезут сегодня вечером, Уолтер. Ты бы позаботился о подмоге. – Потом повернулась к детям: – Мы решили привезти его домой.
И опять она села, сложила руки на коленях, молча уставилась в пространство. Посмотрев на нее. Пол почувствовал, что ему нечем дышать. В доме стояла мертвая тишина.
– Я на работу, ма, – печально сказал он.
– На работу? – безжизненным голосом вымолвила она.
Через полчаса вернулся Морел, растерявшийся, сбитый с толку.
– А куда ж мы его положим, когда уж привезут? – спросил он жену.
– В гостиной.
– Тогда лучше отодвинуть стол?
– Да.
– А гроб поставим на стулья?
– Знаешь, там… Да, наверно, так.
Морел и Пол, взяв свечу, прошли в гостиную. Газового освещения там не было. Отец открутил столешницу большого овального обеденного стола, освободил середину комнаты, потом поставил друг против друга шесть стульев, чтобы гроб можно было поставить на сиденья.
– Другого такого долговязого ни в жисть не видал! – сказал углекоп, старательно делая свое дело.
Пол подошел к большому окну и посмотрел наружу. Из необъятной тьмы выступил исполинский черный ясень. И тьма чуть светилась. Пол вернулся к матери.
В десять вечера Морел крикнул:
– Он здесь!
Все вскочили. Послышался шум – отец отодвигал засовы, отпирал парадную дверь, что вела прямо из уличной тьмы в гостиную.
– Еще свечу принесите, – крикнул Морел.
Энни и Артур пошли на его зов. За ними Пол с матерью. Крепко обхватив ее за талию, он остановился на пороге гостиной. Посреди освобожденной от мебели комнаты по три в ряд напротив друг друга стояли шесть стульев. Одну свечу Артур поднял у окна, так что свет проходил за кружевную занавеску, а у растворенной парадной двери Энни со свечой подалась вперед, во тьму, блестел медный подсвечник.
Слышался шум колес. На темной улице внизу Пол увидел лошадей, повозку, фонарь и чьи-то бледные лица; он разглядел нескольких человек, углекопов, все в одних рубашках, казалось, они с трудом что-то ворочают в темноте. Наконец появились двое, сгибаясь под тяжелой ношей. То были Морел и его сосед.
– Ровней! – запыхавшись, крикнул Морел.
Вдвоем они поднимались на крутую садовую приступку, пошатываясь вместе с мерцающим в свете свечи краем гроба. Позади видны были руки других мужчин, поднимающих гроб. Морел и Берне, идущие первыми, покачнулись, огромный темный груз накренился.
– Ровней, ровней! – закричал Морел, словно от боли.
Все шестеро, несущие на поднятых руках большой гроб, были уже в садике. Надо было одолеть еще три ступеньки крыльца. Внизу, на черной дороге, светил желтый фонарь похоронных дрог.
– Ну-ка! – сказал Морел.
Гроб накренился, вместе со своей ношей мужчины стали взбираться по ступеням крыльца. Свеча в руках Энни трепетала; когда появились первые мужчины, несущие гроб, девушка всхлипнула, и вот над склоненными головами всех шестерых, на их напряженных руках усилиями этой живой плоти в дом медленно вплывает гроб, точно сама скорбь.
– Ох, сыночек… сыночек! – тихонько причитала миссис Морел, и каждый раз мужчины сбивались с шага и гроб покачивался. – Ох, сыночек… сыночек… сыночек!
– Мама! – всхлипнул Пол, все прижимая ее к себе. – Мама!
Она не слышала.
– Сыночек… сыночек, – повторяла она.
Пол видел, у отца со лба скатываются капли пота. Шестеро мужчин вступили в гостиную, шестеро без курток, в одних рубашках, все заполнили собой, натыкаются на мебель, руки напряжены, ноги подкашиваются. Гроб повернули, осторожно опустили на стулья. На доски его с лица Морела скатился пот.
– Ну и тяжесть! – сказал один углекоп, и пятеро вздохнули, поклонились и, еще дрожа от усилий, вышли за дверь, притворили ее и спустились с крыльца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158