Я: Достань платок. Я чувствую беду.Перса: Поверь мне, господин Пайя достойный человек.Я: Платок!Перса: Перестань ты, бога ради, болтать ерунду!Я: Платок!Перса: Господин Пайя с тобою трудности делил. Ты ему должен тридцать два динара…Я: Платок!Перса: Нет, это, право же, нехорошо!Я: Прочь!И я ушел из дому.Злодей почувствовал усталость, потому что весь диалог произнес с пафосом, как на сцене. Тома таращил глаза на злодея, казавшегося ему в эту минуту неземным существом. Официант скалил зубы за буфетом, потому что знал этот рассказ наизусть — злодей повторял его каждый вечер всякому, кто соглашался поставить ему пол-литра.— А теперь наступает конец! — воскликнул злодей, как только почувствовал, что силы к нему вернулись. — И если хотите его услышать, велите принести еще поллитра.— А теперь наступает конец. Пятый акт, первое явление. Освещение: темная ночь. На сцене — обыкновенная комната. Около полуночи я возвращаюсь домой, тая в груди зловещее намерение. Щелкнул замок. Она в постели, укрытая солдатским одеялом. Сказочная, волшебная, спит, как мадонна. Просыпается.Перса: Пера, это ты?Я: Да, Перса!Перса: Раздевайся и ложись, ты совсем пьяный!Я: Ты помолилась на ночь, Перса?Перса: Да, Пера!Я: Когда ты знаешь за собою грех, не примиренный с милостью небесной, покайся в нем сейчас же!Перса: Чего ты несешь?Я: Торопись, я отойду. Мне тяжко убивать твой неготовый дух. Избави боже, чтоб я убийцей стал твоей души.Перса: Ты говоришь — убить?Я: Непременно!Перса: Святое небо, сжалься надо мной! Молю тебя всем сердцем!Я: Аминь!Перса. Раз ты так сказал, ведь ты же не убьешь меня.Я: Гм!Перса: И все же ты меня пугаешь — уж больно нехорош бываешь ты, когда напьешься.Я: Помысли о своих грехах!Перса: Мой грех — любовь к тебе.Я: За это ты умрешь.Перса: Смерть, убивая за любовь, преступна. Как ты кусаешь нижнюю губу!Я: Молчи!Перса: Молчу. Но что случилось?Я: Платок с монограммой, заветный дар тебе, ты подарила писарю Пайе.Перса: Нет, клянусь здоровьем матери! Спроси у господина Пайи.Я: Не лги, не лги, красотка: ты на смертном ложе.Перса: Да, но я умру нескоро.Я: Нет, сейчас же. Поэтому признай свой грех открыто. Ты умрешь.Перса: Так сжалься, боже, надо мной!Я: Аминь!Перса: И сжалься ты! Я пред тобой вовек не согрешила. И к писарю питала только то, что чувствовать нас заповеди учат; вовек ему не делала подарков.Я: Я видел сам платок в его руках. Я видел сам, как писарь высморкался в него.Перса: Убей меня завтра, дай поспать спокойно.Я: Не позволю!Перса: Хоть полчаса!Я: Я начал, и я кончу.Перса: О, дай прочесть мне хоть молитву!Я: Поздно!…Подобно венецианскому негру, я с дикой силой навалился на постель, вцепился в Персу и стал ее лупить так, как ее еще в жизни не лупили. Оттузив ее как следует, я ушел, но в дверях все же остановился и сказал словами Яго: «Поди, поди: на людях вы — картины, в гостиной — бубенцы, тигрицы — в кухне, бранясь — святые, при обидах — черти, лентяйки днем и труженицы ночью».С этими словами я ушел из дома и вернулся в трактир, где меня ожидала компания.Утром я вернулся, но дома не было ни ее, ни ее вещей. Она ушла к писарю Пайе!Злодей замолчал, закончив рассказ о своей жуткой трагедии. Он долго потом пил стакан вина и сказал:— Да, жизнь — это вечная загадка, сударь! ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой содержится продолжение страшной ночи и завершение трагедии Томы Тома был еще под впечатлением великой классической трагедии, которую только что рассказал злодей, когда дверь распахнулась и в кофейню с шумом ввалилась целая толпа новых гостей. Это были директор театра, Ленка, вторая инженю, первый любовник и еще два меломана, которым предстояло платить по счету. Заметив Тому, они стали подталкивать друг друга и смеяться, а бедняга Тома, которого рассказ злодея немного отвлек от собственной беды, снова вспомнил свою трагедию, покраснел и понурился.Компания села за большой стол, и два упомянутых гражданина тотчас заказали вино и кофе. Дело, разумеется, не ограничилось смехом, и уже за первыми рюмками в адрес Томы посыпались остроты. Лично к нему никто не обращался, но говорили так громко, что каждое слово было для него как нож в сердце.— Наверно, он покормил ребенка грудью, убаюкал и пошел в кофейню поразвлечься! — начал пальбу комик.— Пусть благодарит бога, что мне не хотелось будоражить публику, а то бы я ему так всыпал, что он бы у меня еще раз родил, и притом двойню, — добавил директор.— Не родил бы, а выкинул! — внесла свою лепту супруга директора.После каждой такой остроты за столом вспыхивал смех, а бедный Тома весь покрывался гусиной кожей и чувствовал себя так, будто лежал под розгами. И все это Тома, может быть, выдержал бы, если бы не заговорила сама Ленка:— Я не понимаю, почему полиция не обратит внимания на всяких проходимцев, которые непонятно кто — мужчины или женщины?Этого Тома, определенно знавший, что он мужчина, выдержать не мог. На глаза его навернулись две громадные слезы, и он сказал злодею:— Ухожу, не могу больше оставаться!— Нет, не уходите! — решительно воспротивился злодей. — Сидите и закажите еще пол-литра вина, а я на минутку подойду к ним и объясню, в чем дело. Вы поступили как джентльмен по отношению к даме, и если бы они знали, в чем дело, то не смеялись бы над вами. Уверяю вас, не смеялись бы!Тома благодарно посмотрел на злодея, тот встал и пошел к большому столу. Там его встретили с любопытством, и он принялся объяснять что-то шепотом. Компания внимательно слушала его, и Тома стал с надеждой поглядывать в их сторону. Слушая злодея, то один, то другой оборачивался и бросал взгляд на Тому, и среди прочих обернулась и Ленка. Тома питал все больше надежд, и на сердце полегчало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63