Дай папиросу.
Эндрюс сел на постель в ногах у Крисфилда и бросил ему папиросу.
– Хотите курить? – спросил он Эла.
– Нет, я не могу курить. Я чуть с ума не схожу из-за этой руки. По ней проехало колесо… Я отрезал бритвой то, что осталось от мизинца.
Эндрюс видел, как пот катился с его лица, когда он говорил.
– Этот бедняга здорово намучился, Энди. Мы боялись позвать доктора, а сами не знали, что нужно сделать.
– Я достал немного чистого спирта и промыл им раны. Инфекции нет. Я думаю, что все сойдет благополучно.
– Откуда вы, Эл? – спросил Эндрюс.
– Из Сан-Франциско. Ах, я попробую заснуть. Я не сомкнул глаз ни на минуту целых четыре ночи.
– Почему вы не приняли веронал или что-нибудь в этом роде?
– Денег нет, Энди, цента нет лишнего.
– О, если бы были деньги, мы жили бы по-царски, – сказал Эл с нервным смешком.
– Вот что, Крис, – сказал Эндрюс, – я поделюсь с вами. У меня есть пятьсот франков.
– Слушай, не шути так.
– Вот тебе двести пятьдесят франков. Это не так много, как кажется.
– Скажи, как тебе удалось освободиться? – спросил Эл, поворачивая голову к Эндрюсу.
– Я удрал из дисциплинарного батальона.
– Расскажи, как это было, товарищ. Я забываю свою руку, когда говорю с кем-нибудь. Я бы был теперь дома, если бы не этот кабак в Эльзасе. Скажи, ты не находишь, что эти огромные махины-чепцы, в которых щеголяют там девушки, чертовски красивы? Я прямо с ума схожу всякий раз, как вижу их. Я возвращался из отпуска из Гренобля и проезжал через Страсбург, город есть такой. Мой полк стоял в Кобленце. Там-то я и встретился с Крисом. Конечно, мы куролесили в Страсбурге, и как-то я попал в один кабачок в подвале. Там, значит, девушка. Ну, познакомились. Она говорит: «Я зашла сюда, потому что ищу брата. Он в Иностранном легионе служит». Эндрюс и Крисфилд рассмеялись.
– Чего вы смеетесь? – продолжал Эл стремительно. – Честное слово, я готов сейчас жениться на ней, дайте только выпутаться из беды этой. Это самая лучшая девушка на всем свете. Она служила кельнершей в ресторане и, когда была свободна от службы, всегда носила этот эльзасский костюм… Ну, я, значит, и застрял. Каждый день я думал: ну, завтра поеду. Как-никак, война окончилась… надобности во мне там, в полку, никакой нет. Разве человек не имеет никаких прав? А тут полевая жандармерия начала очищать Страсбург, и мне пришлось удрать. И похоже на то, что мне уже не вернуться.
– Слушай, Энди, – сказал вдруг Крис, – пойдем вниз за какой ни на есть выпивкой.
– Хорошо.
– Слушай, Эл, тебе из аптеки ничего не нужно?
– Нет. Я ничего не буду делать; мне надо только полежать спокойно и промывать рану спиртом, чтобы не было инфекции. Однако сегодня первое мая. Вы сумасшедшие, если пойдете на улицу. Вы попадетесь. Говорят, сегодня будет бунт.
– Боже мой, а я и забыл, что сегодня первое мая! – воскликнул Эндрюс. – Они объявили всеобщую забастовку протеста против войны с Россией…
– Один молодец говорил мне, – прервал Эл резким голосом, – что может произойти революция.
– Идем, Энди, – сказал Крис, стоя в дверях.
На лестнице Эндрюс почувствовал, что Крисфилд крепко сжал его руку.
– Слушай, Энди! – Крис приблизил свои губы к уху Эндрюса и заговорил страстным шепотом. – Ты один знаешь… ты понимаешь, о чем я говорю. Ты – и этот сержант. Не говори ничего такого, что могло бы заставить молодцов здесь догадаться, слышишь?
– Хорошо, Крис, не буду, но, милый человек, ты не Должен так распускать свои нервы. Ты не единственный человек, который когда-либо застрелил и…
– Заткни глотку, слышишь! – злобно пробормотал Крисфилд.
Они сошли вниз молча. В комнате, смежной с баром, они нашли Ходю, читавшего газету.
– Он француз? – шепотом спросил Эндрюс.
– Не знаю, кто он такой. Он не из белых, готов держать пари, – сказал Крис, – но он честный малый.
– Вы знаете что-нибудь о том, что происходит сейчас? – спросил Эндрюс по-французски.
– Где? – Ходя поднялся, бросив на Эндрюса взгляд из уголков своих похожих на расщелины глаз.
– Снаружи, на улицах, в Париже, везде, где люди собрались под открытым небом и могут действовать. Что вы думаете о революции?
Ходя пожал плечами.
– Все возможно, – сказал он.
– Как вы думаете, они могут на самом деле свалить армию и правительство вот так, в один день?
– Кто? – вмешался Крисфилд.
– Кто? Народ, Крис, обыкновенные люди, вроде нас с тобой, которым йадоела вечная муштровка, которым надоело, что их топчут ногами такие же люди, как они сами, но только более счастливые, сумевшие поладить с общественным строем.
– Вы знаете, что я сделаю, когда начнется революция? – вмешался Ходя. – Я пойду прямо к одному из ювелирных магазинов на улице Ройяль, набью себе полные карманы бриллиантами и вернусь домой.
– А какой в этом толк?
– Какой толк? Я зарою их здесь на дворе и буду ждать. Они пригодятся в конце. Вы знаете, к чему приведет эта ваша революция? К другому строю! А где есть строй, там всегда найдутся и люди, которых можно купить с помощью бриллиантов. Уж таков свет.
– Но они ничего не будут стоить. Только труд будет цениться.
– Увидим, – сказал Ходя.
– Ты допускаешь, Энди, что может быть революция и не будет больше армии? И нам можно будет ходить свободно, как будто мы штатские? Мне не верится. Таким людям, как мы, не сломить строя, Энди.
– Много систем уже пало в истории; это может случиться опять.
– Сейчас идет схватка с республиканской гвардией у Западного вокзала, – сказал Ходя безразличным тоном. – Зачем вам туда идти? Оставайтесь лучше в стороне. Полиция столько собак может из вас навешать…
– Дай нам две бутылки белого, Ходя, – сказал Крисфилд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137