Удачи. Мария».Я скомкал рыхлую бумажку и отхлебнул из стакана.Она прекрасно знала, что мой успех обернется для нее десятью годами тюрьмы, но все равно желала мне удачи. Да, Мария никогда ничего не боялась. Даже в детстве. И мне нравилась ее отвага. Однажды, когда она хотела перебежать улицу перед несущимися со страшной скоростью машинами, я попытался ее удержать. Помню презрение, с каким Мария отбросила мою руку.— Господи, какой же ты тюфяк! Боишься рисковать даже в пустяках!— Мария, объясни, ради чего нужен этот риск? Тебя могут искалечить или даже задавить насмерть.Она вызывающе сверкнула глазами:— Ну а тебе-то какое дело? Моя жизнь! Что хочу, то с ней и делаю.Пожалуй, главное различие между нами было именно во взглядах на жизнь, но и в более мелких вопросах мы тоже не могли найти общего языка. Мария обладала поразительной способностью совмещать несовместимое, например, быть одповременно нежной и чудовищно жестокой. Я молча страдал, не находя никакого разумного объяснения ее взбалмошности и многим странным выходкам, но однажды мама назвала мне причину всех этих несчастий.Я снова отпил из стакана. Во рту остался горьковатый аромат холодного джина.В тот вечер я долго ждал, когда Мария вернется со свидания. Ждал напрасно, а когда пришел домой, мама все поняла с одного взгляда, быстро подошла и мягко взяла за руку. «Она не для тебя, Майк. Пойми это». Я молча посмотрел в ее опечаленное лицо. «Сын, я не могу вмешиваться в твои дела и ты сам должен решать, с кем связывать свою жизнь. Но Мария не для тебя. Она не может, не умеет любить, потому что выросла без любви». Я вырвал руку и убежал в свою комнату, но еще долго помнил: «Без любви...»Прошло много лет. Только теперь до меня дошел смысл маминых слов, и в этом — ключ ко всей жизни Марии: без любви. Книга IМария 1 Она отворила дверь кондитерской лавки и остановилась на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку.От солнца, освещавшего сзади фигурку девушки, вспыхнул мерцающий нимб золотисто-рыжих волос. Растянутый в полуулыбке яркий рот показывал ослепительно красивые зубы.В магазине никого не было. Она подошла к прилавку и нетерпеливо постучала монеткой по прохладной мраморной плите.Из заднего — жилого помещения послышались торопливые шаркающие шаги.— Минутку... Минутку. Я иду.— Не торопитесь, мистер Рэннис. Это Мария. Я не спешу.На ходу застегивая рубашку, за прилавком появился пожилой мужчина. При виде девушки он заметно оживился:— А, Мария! Что вам угодно, красавица?Она беззаботно улыбнулась:— Я бы хотела пять штук «Твенти Гранд».Лавочник машинально повернулся к полке, протянул руку за пачкой сигарет, но тут же опустил ее и через плечо вопросительно посмотрел на девушку.— Не беспокойтесь, мистер Рэннис. Сегодня у меня есть пять центов.Старик выложил на прилавок пять сигарет, накрыл их ладонью и выжидающе уставился на Марию.Она нехотя подвинула к нему деньги, и монетка, звякнув, исчезла в кассовом ящике под прилавком. На грязно-сером мраморе ярко белели тонкие палочки сигарет. Девушка медленно взяла одну, потянулась к спичечному коробку, однако лавочник ее опередил и предупредительно чиркнул спичкой. Мария с наслаждением затянулась.— Хорошо! Я думала, что уроки никогда не кончатся. Ужасно хотелось курить и никто не дал даже затянуться.Мистер Рэннис широко улыбнулся, показав редкие испорченные зубы.— Где ты пропадала, Мария? Я не видел тебя целую неделю.Она вздохнула:— Денег не было. Я ведь вам порядочно задолжала...Старик окинул ее многозначительным взглядом, перед которым, по его мнению, не могла устоять ни одна женщина:— Как тебе не стыдно, Мария? Разве я когда-нибудь напоминал о долге?Девушка молча затянулась еще раз. Мистер Рэннис протянул руку через прилавок и крепко сжал тонкое запястье:— Ты же знаешь, как я радуюсь каждому твоему приходу.Мария мельком глянула на грубые пальцы старика и вызывающе ухмыльнулась:— Вы радуетесь любой девочке.Он удрученно покачал головой:— Да ни одна из них не может сравниться с тобой! Я всегда любил тебя больше других... даже тогда, когда ты была во-от такой малюсенькой.Девушка состроила недоверчивую гримасу:— Так я вам и поверила! Как же...— Честное слово! Сама посуди, разве стал бы я от кого-нибудь другого терпеть долг в три доллара двадцать пять центов?Все это время Мария внимательно следила за стариком и, заметив, что его глаза подернулись томной пеленой, решительно высвободила руку:— А вот и неправда! Фрэнси Киган говорила, что вы ей давали без денег.Мистер Рэннис облизал пересохшие губы:— Да, давал. Но заставил вернуть все до единого цента. Разве об этом она не сказала? А тебе я никогда не напоминал о деньгах.Мария не ответила и с преувеличенным интересом оглядела лавку:— Что-то здесь изменилось...Лавочник гордо улыбнулся:— Я перекрасил задние комнаты.Девушка восхищенно приподняла бровь:— О!— Да, в такой приятной светло-зеленый цвет. Получилось очень уютно. Как только накоплю деньжат, покрашу еще и торговый зал.Она резко рассмеялась:— Накоплю деньжат? Ха-ха! Неужели вы считаете меня последней дурой, мистер Рэннис? Да всем известно, что у вас их куры не клюют.Старик обиженно надул губы:— Ах, детишки-детишки... Все вы почему-то так думаете. На самом деле у меня мелкий, пустячный бизнес. И доходы...— Да-да, это видно.Неожиданно девушка вплотную прижалась к стеклянной витрине, словно рассматривая через нее конфеты, и у старика перехватило дыхание.Отделенный от Марии только прозрачной перегородкой, он разглядывал нежные изгибы ее тела, высокую тугую грудь в тесноватой белой блузке.— Хочешь шоколадку?С притворной грустью она опустила глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88