Все время, пока я шла к президентским апартаментам, в которых расположился Фэннон, я повторяла про себя различные доказательства. Слова толпились в голове, сталкивались и мешали друг другу. Дело заключалось для меня совсем не только в деньгах. Если пьеса продержится, агентства вновь откроют свои двери передо мной, — и я оживу. Если же нет — я, как автор и как актриса театра, мертва.
Фэннон открыл мне дверь. На нем был красный бархатный халат. Я думала, что такие халаты сохранились только в старых кинофильмах.
— Привет, моя дорогая!
Я слегка склонила голову, чтобы ему не пришлось вставать на цыпочки, когда он целовал меня.
— Адольф... — только и сказала я.
— У меня припасена тут бутылочка замороженного шампанского, — сказал он жизнерадостно. — Я давно уже пришел к выводу, что шампанское замечательно помогает улучшить настроение в тех случаях, когда приходится взглянуть в лицо неприглядным фактам.
Я не стала ничего отвечать и прошла за ним в комнату, Бутылка стояла в ведерке со льдом на окне. Он торжественно наполнил два фужера и протянул мне один.
— Выше голову! — сказал он. Мы выпили.
— "Дом Периньон"! — объявил он с гордостью. — Ничего, кроме самого лучшего! Я согласно кивнула.
— Гай сказал тебе о рецензиях?
— Да, — сказала я и стала вываливать те слова, что теснились у меня в голове. — Но я не думаю, что их суждения справедливы. Комедию нельзя играть в пустом зале. Даже на телевидении специально записывают смех и включают в нужных местах. К сожалению, мы не можем сделать этого в театре.
— Ты автор и потому не можешь смотреть на вещи реалистически, — перебил он меня и снова наполнил фужеры. — Поверь мне, дорогая моя. У меня многолетний опыт. Пьесы никогда не оживают после такого нокаута на премьере, как сегодня.
— Но я уверена, спектакль еще наберет силу, мистер Фэннон, — сказала я. — Я совершенно уверена! Мы с Гаем сделали очень интересные поправки и сокращения. Нам удалось снять все вопросы, которые возникли у нас по ходу первого акта. Вы же знаете, они всегда возникают, когда в зале появляется зритель. И я знаю, что мы абсолютно точно определили, что нужно сделать и дальше. Мы справимся!
— Будем! — он сделал небольшой глоток шампанского.
Мне показалось, что он совершенно не слушает того, что я ему так взволнованно говорю.
— Вы просто не можете не дать нам еще один шанс! — сказала я и, как ни старалась сдержаться, как ни противно это было моей натуре, — разревелась.
Он подвел меня к дивану, усадил, достал салфетку из ящика письменного стола, всунул в мои судорожно сжатые пальцы.
— Ну, ну, не надо, дорогая, не надо. Не стоит принимать все так близко к сердцу. Ты должна смотреть на этот спектакль как на необходимый тебе опыт. Практику. В конце концов, это всего-навсего твоя первая пьеса!
Будут и другие.
Но я никак не могла взять себя в руки и перестать плакать.
— Она сработает, — повторяла я, тупо сквозь слезы. — Она пойдет... пойдет...
Он сел рядом со мной на диван и привлек меня к себе, прижал мою голову к своей груди. Стал ласково и нежно поглаживать по волосам.
— Послушай, что скажет тебе человек, который по возрасту почти годится тебе в отцы. Я отлично понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И не забывай, что, в конце концов, и я чувствую себя не лучше — я ведь оказался в той же яме. Думаешь, мне нравится, когда из моего кармана улетучиваются восемь тысяч долларов? Думаешь, я люблю проигрывать и терять? Но лучше восемь, чем тянуть до Нью-Йорка и в итоге там потерять семьдесят тысяч плюс к этим восьми. Человек должен учиться предвидеть убытки и отрезать их, как хирург. И ты, до известной степени, тоже должна сейчас заглянуть вперед и, как хирург, ампутировать свои будущие потери — не в деньгах, а в том, что для писателя важнее: убытки в репутации. Думаешь, кто-нибудь обратит внимание на те рецензии, что появятся завтра в местных газетах?
Никто! А если и заметит, то не запомнит. И уж во всяком случае никто не вспомнит о том, что писали где-то в Нью-Хевене к тому времени, когда ты напишешь свою вторую пьесу, тем более, когда будет решаться вопрос с ее постановкой, с поисками продюсера. Но если в Нью-Йорке появятся разносные рецензии на спектакль, театральный мир никогда этого не забудет.
— А мне плевать... — я продолжала всхлипывать, — плевать. Я знаю, что пьеса хорошая.
Он продолжал поглаживать меня по голове, а его вторая рука начала двигаться от моей талии к груди.
Я повернулась так, что моя грудь уютно легла в его ладонь.
— Адольф, — сказала я, — вы даже не представляете, как я всегда восхищалась вами, вашей смелостью, вашей продюсерской интуицией! И всегда была уверена, что вы тот самый человек, который ни при каких обстоятельствах не оставит меня! Не бросит!
— Я и не бросаю, — сказал он хрипло и откашлялся. — Я просто пытаюсь сохранить остатки практичности.
К этому моменту я умудрилась повернуться так, что обе мои груди оказались в его руках, и его лицо стало багроветь.
Вдруг он вскочил на ноги. Схватил фужер с шампанским и протянул мне.
— Выпей!
В его голосе появилось что-то, чего раньше я никогда в нем не ощущала. Властность? Мужественность? Не знаю... Во всяком случае, я вдруг осознала, что этот маленький, толстый человек-уродец — настоящий мужчина.
Я выпила залпом шампанское.
— Я хочу трахнуть тебя! — сказал он без обиняков. — И я знаю, что ты готова сегодня лечь со мной в постель. Но что ты скажешь, если я все же закрою спектакль?
— Я скажу — нет? — ответила я, глядя прямо ему в глаза.
Он некоторое время сверлил меня своими глазками, потом налил себе шампанского и одним глотком опорожнил фужер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150