Заремба, Курт и Янкель. В беретах, пятнистой маскировочной одежде, тяжелых армейских ботинках. Рукава закатаны выше локтей. За спинами— на ремнях короткие автоматы. Заремба в отличном настроении:— Ну и приключение у меня было вчера в бардаке. Выбрал я себе блондиночку. Ну, конечно, с ней по-французски. А она посмотрела с прищуром на мою польскую рожу и так смачно мне по-польски врезала: «Чего ломаешь язык, пся крэв, холера ясна?». Знаешь, откуда оказалась? Твоя землячка, из Вильно.— Из Вильно? — не поверил Янкель. — Тут, во Вьетнаме?— А почему нет? Ты тоже из Вильно? И торчишь в этой вонючей дыре.— Где находится… этот? — смущаясь спросил Янкель.— Что? Бордель?— Да, — еще больше волнуясь, кивнул Янкель.— На польскую девочку потянуло? — понимающе подмигнул Заремба.— Ностальгия, — улыбнулся Курт. — Но тогда ты уж еврейку поищи.— Имя вы запомнили? — спросил Янкель.— Разве упомнишь? — наморщил лоб Заремба. — Пьян был, как сапожник. Кажется… Каролина. Эй, все равно не найдешь. Убей меня Бог, не припомню, в каком борделе я был. А их тут сотни.В большом зале, убранном в восточном стиле, с китайскими фонариками, среди французских солдат шныряют полуголые девицы. Янкель переходит от одной к другой, заглядывает в лица — ни одной европейки. Пожилая вьетнамка, хозяйка борделя, сочувственно выслушивает Янкеля.— Весьма сожалею, — разводит руками она. — Но я вам дам еще один адрес. Там есть блондинка. Возможно, та, что вы ищете.Рыжая девица, в купальнике, с массивными бедрами и грудью, стоит перед Янкелем, раскачиваясь на высоких каблуках и профессионально щурясь.— Я не полька. Я — ирландка. Поверь, я не хуже твоей польской красотки.— Охотно верю, — смущенно кивает Янкель. — Но мне нужна именно она.— Однолюб? С каких это пор однолюбы ходят в бордели?— Кому это я там срочно понадобилась? — слышен рассерженный голос из-за раздвижной бамбуковой занавески. — Дайте с этим клиентом покончить.Это уже другой публичный дом, почти ничем не отличающийся от предыдущих.Янкель сидит на диване в узком коридоре со множеством дверей, затянутых бамбуковыми занавесками. Из-за одной из них вышел солдат, на ходу застегивая штаны, за ним — полуголая вьетнамка. Из-за другой занавески появился вьетнамец в штатском, а вслед высокая, стройная, светловолосая женщина, в которой, без сомнения, можно угадать чистокровную польку.— Я — Каролина, — остановилась она перед диваном, смерив Янкеля оценивающим взглядом. — Ты уплатил хозяйке?Янкель вскочил с дивана, улыбаясь во все лицо.— Да. Уплатил.— Но учти, я беру сверх, — предупредила она, вводя его за раздвижную бамбуковую занавеску. — За белую кожу.Здесь стояла от стены до стены широкая тахта. Один стул. И множество баночек и флаконов на бамбуковых полочках.— Тебя как зовут? — скользнула она небрежным взглядом по его тощей, нескладной фигуре.— Жак. Вернее, Ян.— А еще точнее? — прищурилась она. — Судя по твоему носу, ты не поляк.— Верно, — согласился он. — Мое имя Янкель.— Так бы сразу и сказал. У нас в Вильно во дворе был мальчишка, на тебя похож. Тоже звали Янкелем. А мое имя не Каролина. Это для них. Дома меня звали Ядвигой.Янкель присел на краешек стула.— Ты давно из Вильно?— Чего вспомнил? — отмахнулась она. — Совсем маленькой была, когда увезли.— Значит, ничего не знаешь… — разочарованно протянул Янкель.— А что тебя интересует? — Ядвига уселась на край тахты против него.— Понимаешь, — вздохнул Янкель, — в Вильно осталась моя мама.— Понимаю, — сказала она, лениво снимая с себя купальник.— Ты не спеши… раздеваться, — остановил он ее. — Давай поговорим.Ядвига недоуменно прищурилась на него:— В нашем деле, дорогой мой земляк, как у американцев. Время — деньги. За разговор тоже придется платить.— Да на, возьми! — вскочил Янкель.Он стал суетливо выворачивать карманы и высыпать на тахту деньги.— О, ты богат! — воскликнула Ядвига и великодушно придержала его руку.— Столько не надо, оставь себе.— Зачем они мне? — отмахнулся Янкель. — Не сегодня — завтра подохну в джунглях. А тебе пригодятся.— Ну, садись, земляк. Поговорим, — совсем по-иному, по-дружески, заговорила она. — Отдохну немножко. Вот сюда, на тахту. Голову мне положи на колени. Вот так. А сейчас говори.Янкель прилег на тахту, голову положил ей на колени и снизу заглядывает в лицо:— О чем? Ты ж ничего мне сказать не можешь про маму.— А я тебе спою, — улыбнулась Ядвига, поглаживая рукой его волосы. — Как младшему братику. Который заблудился в этом мире, как в дремучем лесу. А я пошла тебя искать и тоже заблудилась. И вот мы бредем вдвоем… и зовем маму.Ядвига низким голосом запела польскую песню о маме. У Янкеля из-под ресниц закрытых глаз потекли слезы. Он прижался лицом к ее груди, а она обхватила его голову и плечи обеими руками и стала раскачиваться в такт песне вместе с ним.Из-за занавески доносятся неясные голоса, джазовый вой. Просунул голову старый вьетнамец.— Каролина! Его время истекло! Гони в шею!— Сам убирайся отсюда! — огрызнулась Ядвига. Вьетнамец оторопел и стал оправдываться:— Другой клиент дожидается. Придется деньги вернуть.— К черту! — вскочила с тахты Ядвига. — Верни! — и, сгребя в горсть деньги, швырнула ему. — Вот тебе! Подавись! Я сегодня больше не работаю. Я встретила своего младшего братика. Мы оба заблудились в дремучем лесу.Вьетнамец исчез за занавеской.Ядвига снова села на тахту и нежно притянула голову Янкеля к себе:— Ну, а теперь ты мне спой.— Что?— А что хочешь. И вместе поплачем.Янкель тихо зашептал колыбельную песенку про белую-белую козочку, которая привезет мальчику с ярмарки гостинцы — миндаль и изюм. В песню вплелся женский голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23