Мы обгоняли серебристые цистерны, длинные, с прицепами кузова, из-за решетчатых боков которых пучили глаза черно-белые коровы, огромные, в ярких рекламных надписях холодильники на колесах. А по другой стороне неслись нам навстречу такие же серебристые мамонты в многоцветном окружении легковых автомобилей. Кипение жизни на дорогах казалось мне пульсом полнокровных артерий страны, и этот пульс выдавал отменное здоровье организма.
Не только на дорогах, но и в небе Америки бьется мощный пульс. Когда я на самолете подлетал к Лос-Анджелесу, меня поразила густота движения в воздухе. Десятки авиалайнеров плыли над нами и под нами. А еще ниже стаей птиц заполонили небо маленькие частные самолеты.
И вот я их вижу на земле. Справа от меня замелькали бесконечными рядами легкие, как стрекозы, частные самолеты на придорожном аэродроме. Их сотни. Разных типов и размеров. Яркой, праздничной окраски. Потом пошли заводские корпуса, отсвечивая сталью и стеклом. На первый взгляд совершенно безлюдные, и только тысячи замерших перед ними автомобилей напоминали, что их владельцы работают за стенами цехов.
Миновали Оклэнд с грузовыми кораблями у причалов в заливе и влетели в многорядном потоке автомашин на длинный, больше трех миль, железный мост — Бэй бридж. С обеих сторон моста разворачивалась перед нами панорама глубоко въевшегося в материк залива, на чьих живописных берегах один впритык к другому уютно устроились города с общим населением, куда большим, нежели в Сан-Франциско. Вокруг залива расположилась электронная промышленность Америки. Тут два крупнейших университета — Беркли и Стэнфорд. Названия многих городов сохранили испанский акцент — Сан Леандро, Сан Матео, Сан Хозе, Санта Роза, Санта Клара. Сплошные святые, но, чтоб не возникало сомнения, что это территория Соединенных Штатов, они перемежаются чисто английскими именами — Фримонт, Хэйвард, Оклэнд.
Гудит под колесами мост, неся на своем горбу тысячи автомобилей. На обоих этажах. Посреди залива он с ходу врезается в маленький холм — островок с чудесным названием Остров Сокровищ, ныряет в туннель и выносится к другому берегу висячими, на толстых тросах, стальными фермами. Оставляет справа в заливе каменистый Алькатраз — знаменитую тюрьму, окруженную со всех сторон водой и теперь уже свободную от каторжников и превращенную в музей, куда на катерах доставляют жаждущих острых ощущений туристов.
С каждым пролетом бесконечного моста на нас наезжает, приближается небоскребами город Сан-Франциско, до удивления похожий отсюда на панораму Манхэттена в конечной цели нашего с Майрой путешествия — в Нью-Йорке. До которого еще тысячи и тысячи миль. Весь американский континент, пересеченный поперек. От берега к берегу. От Тихого океана до океана Атлантического.
ОНА
Я — лесбиянка. И прошу не вскидывать брови и не делать удивленных глаз. Ибо я не совсем уж и лесбиянка. И еще точнее будет — меньше всего лесбиянка. Так, процентов на пять, а то и на три. Спать по-настоящему, до забвения самой себя, почти до потери сознания я предпочитаю с мужчинами. Этими грубыми и самоуверенными животными, выносить которых днем — сплошная мука, но зато ночь приносит полную компенсацию.
Это одна из причин, по которой я и не стремлюсь определиться замуж и предпочитаю ни к чему не обязывающие связи с мужчинами, когда встречаемся большей частью по ночам, берем друг от друга, сколько можем выжать, а днем свободны от всякого контроля. Я принадлежу сама себе, никому не должна давать отчета и, положа руку на сердце, не всегда могу восстановить в памяти лицо ночного партнера. Но я — женщина, и одних оргазмов, сколько бы их ни сотрясало меня за ночь, мне мало. По натуре своей я — ласковый теленок, и потому, что в детстве меня теплом обошли, я теперь испытываю острую и никак не утолимую потребность в нежном ко мне отношении. А этого мужчины, как бы ни старались, дать не могут. Довести до изнеможения, выпотрошить за ночь так, что глаза на лоб лезут, — это они еще умеют. Не все, понятно. А самые сильные из них. Жеребцы. Но напоить лаской и негой мою иссохшую от жажды душу, тронуть, растопить мое сердце, вызвать из глаз моих слезы умиления они не в состоянии.
Только этим я объясняю покорность, с которой уступила мягким, осторожным домоганиям моей подруги Мелиссы. Уступила вначале со страхом и сосущим чувством, что совершаю нечто противоестественное и постыдное, но не уклонилась, не отстранила ее, подгоняемая присущим мне любопытством.
А потом мне это понравилось. Я уже сама с нетерпением ожидала ночи, когда Мелисса, долго и возбуждающе шурша одеждой, разденется донага в своей комнате и, неслышно ступая по ковру, подойдет к моей кровати. Ее трогательные ласки, ее нежность, ее шелестящий, теплый шепот затопили вакуум, пустоту в моей душе, так долго ждавшей, чтоб наполниться до краев.
Для Мелиссы лесбиянство было главным в сексуальной жизни. Мужчинам она уступала неохотно, по необходимости. Нужно ведь иметь кого-нибудь, кто заберет тебя вечерами из дому. В дискотеку. В ресторан. А за это тот, кто вывозит, требует недвусмысленной платы — телом. Мелисса обладала роскошным телом. Не только по мужским понятиям. Но и вызывавшим мой восторг. Белым, молочным. Больших и очень пропорциональных размеров. Один из ее поклонников, подержавший это тело в руках, назвал Мелиссу «молочной коровкой». У нее была мягкая, женственная фигура фермерской дочки, вскормленной натуральной пищей и не отравленной спертым воздухом городов. Некрашеная блондинка цвета зрелой пшеницы, с бесхитростным взглядом глуповатых серых глаз, она привлекала жадные взоры мужчин везде, где появлялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140