Дрожь пробирала все больше и больше.
Сейчас мне хотелось не вина, не водки, а кофе, горячего, кипящего.
Лошади снова подняли шум, они снова разбушевались, они пошли в сокрушительную битву, чтобы уже развалить бордель полностью. Им тоже требовалось согреться. Со всех сторон обрушивались железные цепи, деревянные брусья, это был настоящий кавардак бах! трах! беспрерывно! Трубить атаку! Мы не осмеливались даже пошевелиться, сидя по уши в дерьме, с затекшими руками и ногами, увешанные оружием, согнувшись вдвое, вчетверо, попавшие в переплет хуже не придумаешь.
Л'Арсиль все еще не возвращался. Дело принимало пренеприятнейший оборот. Ле Моэль поспешил к лошадям, он не мог удержаться. Все в конюшне было вверх дном. Лошади яростно бились. Три из них в пылу битвы грохнулись на спину под центральным пилоном. В этой вакханалии брусья, подпорки, цепи падали им на брюхо. Остальные вздымались на дыбы с такой яростью, с таким бешенством, что по всей конюшне, погруженной во мрак, стоял неистовый храп. Настоящий конский шабаш… Две клячи срываются с привязи, в бешенстве устремляются вперед, вдребезги разбивают кормушки, скачут вниз, сметая все на своем пути. Они надвигаются прямо на нас, напирают, обрушиваются всей тяжестью на наше укрытие… Мы внутри практически раздавлены, погребены, смяты в лепешку под этим натиском… Мы пытаемся ползком выбраться из этого гибельного места, мы выбираемся оттуда, как мыши, через узкую нору, заваленные дерьмом. Снаружи мы видим, что происходит… конюшня вся в обломках… все в развалинах, вокруг лязг и грохот. Они вгрызаются друг другу в гривы, эти клячи, вырывают целые куски мяса. Все забрызгано кровью.
– Хватайте! мужики! Хватайте их! – орет Ле Моэль из грохочущего урагана. – Иначе беда будет!
Остальные не трогаются с места.
– Охота нам подставляться из-за твоей дурьей башки! Привык горбатиться на штрафных работах! Нет уж, извини!
Тем не менее Керуэр бросился в эту свалку, схватил самую буйную вспененную лошадь, крепко ухватил ее за уши, усмирил эту клячу, скрючившись от натуги, согнувшись пополам, силой притащил ее к нашему фонарю.
Бах! Бах! Хлопнула огромная дверь. Обе створки распахнулись настежь.
– Дежурный по конюшне! Дежурный по конюшне!
Мы опрометью бросаемся к ларю, ныряем за него, снова прячемся. Чертовы твари пользуются моментом, это настоящая кавалькада. Спасайся кто может, они пулей вылетают из конюшни, их копыта грохочут по булыжнику…
Этот адский грохот разносится эхом по всем окрестностям. Летит в ночной тишине. Нам все же удается снова расслышать дикий крик: «Дежурный по конюшне!» Он уже совсем близко. Это Ле Мейо. Это его голос. Он идет, пошатываясь, с фонарем в руке. Он возвращается от своего приятеля.
– Вы не ошиблись, сынки! Я выпил все! И конечно же, это было красное!
Он покачивается, его бросает из стороны в сторону, он старается не упасть. Сейчас он хочет взгромоздиться на ящик, чтобы немного поспать, заявляет Мейо. Он цепляется за крышку, срывается, растягивается прямо на полу… осыпает нас ругательствами, поливает нас.
– Ребята! Ни слова! Всем молчать! Бригадир Ле Мейо! Дежурный по конюшне! Л'Арсиль! вы попадете на губу! хер собачий! мерзавец!
Он рыгает, он больше не может… ему все же удается слегка взбодриться.
– Капитан! капитан! Смирно! Капитан! Влепите же мне дисциплинарное взыскание! Смирно! Простой капитан! Мне! Ах, пока еще не генерал! Милашка! Черт побери! нет! Пока еще нет.
Он злится на капитана, к нему понемногу возвращается прежний апломб, он лежит, согнувшись, возле стены. Он гримасничает, показывая нам, как разговаривает с капитаном, выражение лица у него жуткое, нам не до смеха. Он щурится на свет. Он ломает перед нами комедию. Все это забавляет его одного. Положение опасное.
– Так что, капитан, в позицию? Ну, в позицию?… Становитесь же в позицию! Сукин сын! Удар палашом вперед налево!
С этими словами он величественным жестом выхватывает палаш из ножен… и вжик… вжик. … Клинок рассекает воздух! Еще! Воздух дрожит! клинок со свистом врубается куда-то! Изо всех сил! Вот он, Ле Мейо в пылу сражения! Это вихрь, неистовство! Все вокруг него стонет и свистит… Он наносит удар, снова готовится к бою, укладывает противника наповал, слышен свист клинка, рубящего пространство.
Но тут его порыв угасает, силы оставляют его, он клонится набок, падает. Тем не менее продолжает гундеть, свалившись без сил, он все еще несет чепуху.
– «Бригадир, – отвечает он мне, – вас приговорят к каторжным работам в бескрайней пустыне!..» – «Какая у меня жажда, мой капитан, никогда у меня не будет такой жажды, даже в самой сраке вашей сраной пустыни, как сейчас, когда я говорю с вами! Как всегда говорила моя бабушка: «Никогда не сиди без дела, Мейо!» Смирно! мой капитан! Со всем почтением, мы согласны! Идите!»
Остановить поток его идиотской болтовни было невозможно.
– Дисциплинарная комиссия бригады! Нет уж, дураков нет! Я вам говорю, что это херня! Так точно, мой генерал! А причиной херни жажда! Пустыня? Пустыня? так он мне говорит… Все пустыни сплошная херня! Жажда! Сейчас! мой генерал! Бригадир Ле Мейо! Третье звено! Сорвать нашивки! Продолжайте распалять вашу жажду! Отставить барабаны!
– Встать! Мейо! Встать! Засранец поганый! – Ле Моэль хотел заставить его подняться. – Три часа! Ночной патруль, послушай! Он сейчас заявится, вот увидишь!
Но Ле Мейо продолжал свой монолог за двоих, он не сдавался.
– «Что бы я ни сделал, мой генерал! Вы не имеете права ко мне прикасаться!» – «Вы разжалованы, бригадир, вы разжалованы!» – «Можете засунуть мои нашивки себе в жопу». – «Это невежливо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26