а!пам! Таг!а!пам! яростно… сначала вот так, все громче и громче… потом, как град… как кастаньеты… все дальше и дальше… еле слышно… постукивание кончиками пальцев… полная тишина…
Мы снова пошли по центральной дороге, выложенной громадными булыжниками, просто ужасными, с ассенизационными бочками на обочинах, невероятной величины бочками с пенящимся дерьмом, длинный нескончаемый ряд, с вытекающим из них говном…
В самом конце дороги находилось то, что мы искали, – громадная дверь, общая для двух конюшен… Снаружи можно было рассмотреть кое-что из того, что находилось внутри… деревянные перекладины… тусклый свет с потолка… верхние галереи, побеленные известью… Мы растянулись цепочкой под окнами… встали как можно ближе к стене… Сверху текла лошадиная моча… это был не дождь… каскадом, моча со всех этажей… Она стекала бурными потоками. Чтобы я не пытался увернуться от душа, эти сволочи подтолкнули меня несколько раз под эту купель… Они хотели, чтобы меня промочило как следует, чтобы это было моим настоящим крещением. Под каждым окном со всех этажей били настоящие фонтаны мочи… Все это стекало вниз бурными всплесками, брызги от которых летели во все стороны… как от порывов ветра.
Это была плотная завеса, которую пришлось преодолевать прыжками… В конце концов мы все-таки добрались до этой конюшни… той, где должен был дежурить упомянутый Л'Арсиль…
Все разом мы дружно навалились на дверь, на громадную створку. «Раз, два, взяли!» Она подалась… мы ворвались внутрь. И вот мы уже под сводами конюшни в поисках сухого места, шмыгающие носами, фыркающие… вся наша компания. Наконец-то! Мы прибыли! Уже легче! Ламбеллюш отдавал приказания. Но его не было слышно из-за жуткого грохота. По всей конюшне лошади в ярости били копытами. Казалось, что все пришло в движение: деревянные перекладины, перегородки, упряжь. Все хозяйство разбушевалось. И к тому же не было видно ни зги. И в этой темноте грозное неистовство животных. Керибен испускает клич, которого я никогда раньше не слышал, какой-то протяжный вой, носовой стон, который тем не менее слышен в этом грохоте.
– Уээ! Уээээ!
Кто-то откликается из темноты… Какой-то тип приближается… Пробирается, хромая. Ковыляет еле-еле. Вот наконец и он, вооруженный вилами… Он наставляет на нас свой фонарь… Он очень недоволен…
– Чего там такое? Чего вам нужно?
Вблизи это выглядит громадной кучей лохмотьев, одни напялены на другие. И где-то внутри завернут человечек, ворчащий, злой… он продвигается вперед по мосткам, погребенный под своими накидками. Его головы совсем не видно, до такой степени, что даже глаз не различить, воротник доходит ему до бровей… Для выпускания пара и размышлений ему остается один маленький переход. Ничуть не лучше, когда он начинает говорить. Тут же сыплются ругательства, разносятся эхом.
– Чего там такое? Чего там такое? – повторяет он.
– Да ты можешь побыстрей шевелиться, господи боже, деревенщина, конский сторож, когда люди приходят?!
– Люди? Это люди? Ах! Скажи на милость! И это он мне говорит! Мне, солдату восьмого класса! Этот нахал! Мне, потерявшему еще двух этой ночью! Две фьють и нету! Вы слышите, сволочи! Две от меня умотали! Теперь я влип на пятнашку! эт'точно! а тут еще вот это заявляется, чтобы доставать меня, ну вообще! Это уже слишком! Жопы проклятые! Слишком! Сгоняйте-ка за моими клячами! Бездельники! Фраера призвезденные!
Ламбеллюш объяснил, что все совсем не так, что Ле Мейо исчез!
– Он смылся! Смылся! Как мои кобылы, эти призвезденные клячи! Хер вы его теперь увидите! Он пошел хлебнуть! И уж никак не воды из поилки! Ясное дело, нет! Это уж точно нет! В такое время он нажирается вина до потери сознания! Уж я-то его вкус знаю!
Он покатывался со смеху, он надрывался в глубине своих пелерин, такими идиотами он нас считал.
Но тут он снова вспомнил о своих неприятностях.
– Зефирина и Птифур… Вылетели, как пердеж, мой милый! Фьють! Оглянуться не успел! Уф! Беги, сволочь! сколько я схлопотал на свою задницу? «Тридцать и восемь!» это уж как пить дать! Кто мне их скостит, придурки? Никто! Господи помилуй! Никто! Все на мою голову! Железно! Никого, кто побежал бы за моими клячами! Никого! Ну а за каким хреном вы сюда приперлись? Окончательно меня достать!
– Ты не очень-то любезен, Л'Арсиль, – ответил тот из наших, которого звали Керибен. – Ты не очень-то любезен… но сейчас ты у меня состроишь другую рожу… Твои лошадки, они выскочили недавно… они поскакали в поле… Мы видели, как они выбегали за ворота… Птифур курил сигару…
– Да вы шутники, как я погляжу… Видели бы вы этот цирк… может, вам и не до смеха было бы… Два недоуздка они порвали… Еще уздечку! и потом мой новехонький фонарь раскокали! На три части! Привет! Свихнуться можно! Эта сволочь задела его ногой и взбеленилась! Одним махом выпустила фонтан дерьма выше крыши! Скажи-ка! Черт возьми! Шандарах! Она падает на меня сверху! Я в ужасе! Эта красотка мне так врезала! Цирк! Она бесится! Фыркает! перепрыгивает! В загородку к Ребусу! жеребцу кузнеца! История! А тот и так уже психует! Ах! Ну, я вам скажу! разгром! Подойдешь – считай, ты покойник! Бьют так, конюшню в щепки могут разнести! Ах! сынок! Эти искры! Мостовая? в огне! Все кончено! Я иду искать фонарь. Я говорю себе: Они уже смертельно устали! У них уже ноги еле волочатся! Он смирится, Ребус. Он уже никакой! У таких здоровяков всегда растяжение сухожилия! Такую тушу выдерживать! такие телеса! Я говорю себе: Л'Арсиль, твоя взяла! Собирай узелок на губу! Я остаюсь там стоять! Вот придурок! Ты подумай, эта кляча, она меня приложила! Первый удар! Лечу вверх тормашками!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26