Тяжелое, мрачное как мираж ушло. Прощание, что за слово право. Как мать героя в киноромане зарекается не прощаться, тут же произносит слово. Адьо. Прощай Настасья. Цветы мне говорят. Среди зимы те гвоздики адмиральши. Эти три дня, перевернувшие. Что перевернули, какой ход вещей, поживем-увидим. Потенциальное, виртуальное. Гвозди в стене где висела одежда. Песня «Девушка из таверны», которая полюбилась Вадиму. Песня о гвозде. Булавки. Театральные костюмы. Техника современного искусства. Пространство и время, которое нет времени и сил осмыслить, остается проживать, мысль, переходящая в слово. Нет досуга. Есть досуг. Дикое и ласкающее слово. Досуг. Золото досуга. Музейное и частное, жизнь. Исследование, возвращение после прогулки домой. Закаливание на вершине, остановки в пути, ожидание чего-то, пресловутые сто шагов. Наполнение смыслом пустого, ожидающего смысла.
Лед ломается, но не сейчас, а позже. Как обещано в книге. Весна священная. А пока переход через Альпы. Книга Суворова, наука побеждать. Мозаика, знакомая с детства, даже две мозаики на стенах музея Суворова.
* * *
Телефон отключен, слова из песни, черная кассета. Около одиннадцати часов. Прошлое тянется как в сказке фей шлейфом или мантией. Лицедей или царь. АИ, золотое будто небо, тиара, хмельное. Ласки твои. В гостях у Коли на Миллионной. Его книги, трусы из узбекского шелка, желто-красные, зеленые полоски, трусы-тюбетейка, типа шорт. День, пост фестум, круги по воде. Шоколадные обертки разлетелись как птицы по домам сердец. Только этот путь. Донроманский. Ониоманский. Те дни в тумане, городской романс. Идем по льду, в сумерках, потом в подворотне, во дворах, огни в зимнем тумане. Адмиральша приносит цветы, на кухне беседует с Сережей, пока я раздаривал письма и шоколадные обертки с текстами из киноромана. Текст это по-гречески ткань. Песня о покоренных вершинах, об альпинистке, альпийских сливок кувшине, розах в машине, Гималаи в кино. Риск, черно-белый журнал. Рисунки Хамдамова.
Коридор-кухня буквой Г, стол, гвоздики адмиральши. Настроение прощального ужина. Да и нет.
Ужин праздничный без претензий с выпусканием цветных птиц. Их голоса и перья. Мое имение, лес. Рядом кладбище, м.б. моряков, солдат, мотив французской поэзии. Соленые брызги, ветер. Гости расходились. Одежда оставлена. Т.е. хотел написать надежда. Хотел сказать. Звонок писателя Ласкина из Пушкина. Пьеса, сценарий, Гольдони и Гоцци. Раковина в подарок. Шепот тайн моря. Усталая актриса играла в пьесе де Кьяро. Последняя ночь в американском городе. Носились по барьеру как цирковые лошади. Её два платья, белое и черное. Мой сон на Театральной площади. Прорубь Распутина, точнее, сад, куда он выбежал полуубитый, роковые пули летели со свистом вслед. Юсуповский дворец, любительский театр, потом позже потоп. Какие-то разноцветные птицы, а внутри у них голоса. Их послание.
Приступ страха как в дурной бесконечности. Контр-реформация, кинороман барокко. Выше и выше по лестнице. Ад мажорэм глориам деум. Без положительных интенций, но выпуская разных птиц. Маньеризм, переодевание в бархатные темно-синие как ночь брюки при лунном свете на море, где дрожат огни. Черный фрак. День защитника Отечества позади и впереди, в снегах. И этот день Р. На Театральной площади, бёсдей-пати. Чтение стихов Е., выпускание разноцветных птиц, голоса как в душах людей, мост между сердцами. Переодевание как в опере. Все сцена, экран, огромный амфитеатр. Мечты детства о театре одежд, тайна, переодевания.
Узкая страсть к шоколаду, любовь девочек к цветным оберткам. Гейша.
Потом был вокзал, фигуры на шахматной доске страсти, Индия воображения, кино, храмы с фигурами, слова, оброненные уборщицей в фуфайке, немолодой женщиной с усталым лицом. Зеркало перед входом, где взимается плата за вход. Рубль пятьдесят, по-новому. В круглом окне вентиляции красные огни, реклама американской воды, синие блики. Естественная нужда людей. Они становятся, садятся. Мечта Руссо о природном человеке, естественном, настоящем.
И тут же искусство. Сцена, снимается кино. Кинороман кентавра. К. Киноромана. Борьба с людьми. Отравленная одежда.
* * *
Опять Нотр Дам де Пари в весеннем воздухе. Ожидание. А пока после дня рождения на Театральной площади. Письмо лежит нераспечатанное на столике у телефона. Потоп потом. А пока воспоминания о дне АИ. Золотое как небо, хмельное. Между Новой Голландией, театром, музеем Блока, его последней квартирой. Воздух. Пока шли с Валентиной к той квартире киноромана. Шли как по воздуху. Заходили к художнице сонных маков. Покупали провизию в магазинах. Она призналась в трамвае, что надо держаться на расстоянии как незнакомке. Что вчера, когда мы сидели после театра у Лены на кухне, она становилась полной, собой, наконец. После таких признаний пора выходить. Идем вдоль канала. У Ларисы уже Оля и Вадим в узкой прихожей на букву Эль, liberte. Холодильник, буфет, все начинает двигаться. Селедка чистится, в холодильник ставится водка. Немного картошки варится. Адмиральша звонит, чтобы не садились без нее. Свадебная. Ждем. Приходит Елена-х., Клим, Сережа. Моя Елена-писательница появляется в барской шубе как певец, поэт. Приносит вино и мне зайчика из шоколада. Передо мной буклет геев Берлина, подарок адмиральши. Принесла целый пакет и сказала не показывать, а потом посмотреть самому. Порноброшюры, буклеты, советские презервативы, не годные для употребления, просроченные. Её цветы.
Я был рад цветам как певица. Сидели за столом на проходе. Очень тесный день рождения, очень узкий. Не хватало стульев, места, все теснились. Еды было только-только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70