В душе появляется смутный осадок томления, какой-то намек на напряжение. Кое-что я узнаю, кое-что — нет. В детстве, я помню, здесь было больше пустырей, теперь же почти все застроено, но улицы все равно кажутся очень знакомыми, и в то же время — чужими, как это бывает, когда ты после долгого перерыва вновь приезжаешь туда, где когда-то все было родным и близким, а теперь стало далеким.
Нахожу улицу, где я вырос. Проезжаю мимо нашего старого дома, ставлю машину и иду к дому пешком. На улице нет ни души, и меня вдруг пробивает, что я здесь — призрак. Нереальное, иллюзорное существо — порождение своего собственного воспаленного воображения. Я сам себя выдумал на этой улице, которая, несомненно, реальна. Мысленно я пребываю сразу в двух временах, но на физическом уровне меня как бы и нет — ни там, в прошлом, ни здесь, в настоящем. Я вроде как и не иду по улице, а протекаю сквозь пространство, которое не знает меня, хотя я его знаю. Я — наблюдатель, пристально изучающий окрестности, и одновременно — механик, управляющий сложным внутренним механизмом, который протягивает эту улицу мимо меня. Еще немного — и я растворюсь в воздухе.
Улица самая обыкновенная и заурядная: безнадежно обычная. Типичная скучная улица типичного скучного городского предместья образца пятидесятых. Она ничем не отличается от соседних улиц, и даже дома на ней одинаковые — весь квартал выстроен по одному проекту, правда, в трех вариациях. Наш дом — самый скромный из трех вариантов. Раньше я как-то об этом не думал, но наш старый дом — совершенное воплощение детских представлений о доме: маленький прямоугольный ящик, в центре — дверь, по обеим ее сторонам — по окошку, сверху — крыша, похожая на треугольник, а на крыше — труба. Труба, кстати, имеется. Улица поднимается в гору. При каждом доме — садовый участок, передний двор — пятьдесят футов в длину, задний — сто. Справа от каждого дома — подъездная дорожка. На каждом переднем дворе — по два дерева, точно по центру. Из-за такого симметричного расположения, они смотрятся как-то нелепо и одиноко, и кажутся чахлыми и несчастными.
То ли у меня мутнеет в глазах, то ли картинка, на которую я смотрю, расплывается, протягиваясь сквозь время, но у меня вдруг появляется ощущение, что передо мной — безнадежно некачественная фотография в газете: зернистое изображение, тусклые краски. Картинка — вот она, никуда не делась, но оно как бы распалось на крошечные частички, между которыми — пустота. Но я по-прежнему здесь, на улице, и она настоящая. Она реальная. Мне так одиноко, но это приятное одиночество. Оно меня не тяготит. Я наклоняюсь, поднимаю с земли камушек и бросаю его далеко вперед, и это кажется смелым поступком, очень значимым проявлением свободы воли.
Вокруг по-прежнему — ни души. Я стою прямо напротив нашего старого дома, на другой стороне улицы. Стою и смотрю. Я знаю, что сам по себе этот дом ничего из себя не представляет, что все его волшебство — только во мне, это я наделяю его силой, и когда я уйду, он просто обрушится, сморщится и исчезнет. Превратится в самое обыкновенное уродливое строение. Я разворачиваюсь и иду обратно к машине.
Сажусь за руль и еду сквозь эту странную зону вне времени. Хочу разметить все заново, всю топологию времени — всю топографию моей прежней жизни на этой улице, в этом месте. Хочу вернуться назад, вспомнить каждый свой шаг, захваченный в этом зубком и хрупком трансе предельной восприимчивости, хочу вернуть все назад. Это было бы интересно — обрести окончательную завершенность, но с другой стороны, это будет безумие. Авантюра, заранее обреченная на провал. Я не страдаю патологической одержимостью своим детством. Оно у меня было самое обыкновенное, и когда я говорю, что хочу вернуться назад во времени, я не имею в виду, что хочу вернуть детство. Зачем? Все равно ничего нового я не узнаю, ничего полезного не почерпну. Меня привлекает другое: то настроение, которое создает во мне это место. Оно — словно ценный и хрупкий дар, который надо принять с благодарностью и хранить очень бережно.
Это все — очень личное. Как разговор с Богом один на один. Проникновение в самую суть. Это не то, что поможет мне в жизни, это — прорыв в бесконечность.
Я медленно объезжаю район. Слышу, как шины шуршат по асфальту. Смотрю, подмечаю детали, впиваю их маленькими глотками сквозь лобовое стекло. Так проходит часа два. Сигналы, поступающие в сознание, постепенно накапливаются, и достигают критической массы, я уже в полной растерянности — продвигаюсь наощупь, в полном недоумении, пытаюсь схватить ускользающую реальность прошлого, пытаюсь вспомнить, каким я был в десять или в четырнадцать лет — что я чувствовал, о чем думал, как воспринимал этот мир и себя в этом мире, — бережно и осторожно, чтобы нечаянно не разрушить чары. Это — то состояние, которого никогда не достигнешь, если будешь идти к нему напрямую. Это как локализация электрона, как волшебный подарок в сказке, чье волшебство будет действовать только на определенных условиях. То, что еще остается доступным — это любовь и тоска в прожилках страха, злости и недоумения, и это навязчивое желание взорваться, рассеяться дымом и вырваться на свободу, и щемящая грусть, потому что ты знаешь, что этого никогда не будет, и ты такой маленький, слабый и одинокий, такой капризный и самовлюбленный. Представьте себе огромное открытое пространство, в котором есть что-то гнетущее и холодное, и где-то там, среди бесконечных расплывчатых сумерек, теплится крошечный завиток яркого света — один в числе многих, но отделенный от них серой мглой, он не знает, что есть и другие такие же, потому что такое правило;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63