На деревянный пол брошен полусгнивший соломенный тюфяк, чуть прикрытый проеденным молью грубым одеялом. Каморка была пуста, но плач не прекращался. Он доносился со всех сторон, словно рыдали сами стены.
– Я не хотела, не хотела, – шептал голос.
– Кто тут? – огляделась я вокруг, пытаясь отыскать источник голоса. – Это ты, солнышко? Ты ни в чем не виноват.
– Простите, простите, простите.
Теперь слова доносились громче, и говорила, несомненно, женщина. Оправдания прерывали приступы рыданий. Я заглянула в пустые камеры по соседству. Голос был слышен в обеих, но раздавался он из средней каморки.
– Радуйся, Мария, благодати полная, радуйся… – Всхлип. – Я не… не помню. Радуйся, Мария…
– Эй! – Я вернулась в каморку. – Не бойся, я тебя не обижу.
Ответом было тихое пощелкивание. Мне припомнился шарик в кармане.
– Радуйся, Мария, – шепнул голос. – Радуйся, Мария, благодати полная.
Бусины четок, так щелкают бусины четок. Вдали хлопнула дверь. Плачущая испуганно вздохнула, и молитва оборвалась на полуслове. В коридоре раздались шаги, топот тяжелых сапог. Я выглянула наружу. Никого. И все же шаги совершенно отчетливо приближались.
Из каморки донеслось приглушенное завывание. Я огляделась по сторонам, и тут раздался, появился новый звук, мерный, но куда тише, чем шаги. Шаги приближались, и звук все учащался. Стук перепуганного сердца.
– Святая Мария, матерь Божья.
Молитва, тихая, как вздох, раздавалась вокруг меня, едва различимая сквозь стук колотящегося сердца. Шаги замерли за дверью. Зазвенели ключи. Женский всхлип раздался у меня из-под ног. В замке повернулся ключ.
– Нет, нет, нет, нет.
Скрипнули дверные петли, послышался звук открываемой двери, но в реальном мире она оставалась закрытой. Женщина вскрикнула так громко, что я чуть не взлетела до потолка. Кругом никого. Заскрипели половицы, как будто кто-то пытался пробежать по полу и забиться в самый дальний угол.
– Радуйся Мария, благодати…
Молитву заглушил смех. Хлопнула дверь. Женщина закричала. В комнате прозвучал удар, такой звонкий, что я пошатнулась, хотя били не меня. И еще один крик, от которого кровь застыла в жилах. Крик ярости и боли.
Все стихло.
Я огляделась по сторонам, напряженно ожидая новых призрачных звуков, но расслышана только тихое царапанье крысиных коготков.
Я осторожно вышла из камеры. Мальчик ждал за дверью. Я вздрогнула, выругалась. Он погрозил мне пальцем, потом этим же пальцем поманил за собой и рванул с места.
Я помедлила, собралась с духом и двинулась следом.
15
Мальчик провел меня через еще одну заколоченную дверь в другую комнату, пропахшую затхлостью и гнилью. Там, между штабелями прогнивших деревянных ящиков, он хранил свои сокровища: пригоршню шариков, несколько разноцветных камешков, перышки, голубую жестяную кружку. Еще там был сшитый вручную игрушечный зверек, то ли собака, толи слон.
– Мне кажется, ты что-то потерял, – сказала я, присев на корточки рядом с кучей сокровищ, и вытащила из кармана зеленый шарик. Мальчик восторженно защебетал и обнял меня. Я смутилась от удивления и обняла его в ответ.
– Как тебя зовут? – спросила я.
Он взглянул на меня, улыбнулся и кивнул.
– Ева. Я Ева, – указала я на себя. – А ты…
Малыш просветлел еще на несколько ватт, но снова ответил лишь кивком.
– Я хочу помочь тебе выбраться отсюда. Отвести тебя в красивое место. Хочешь?
Он кивнул, все еще улыбаясь, хотя, подозреваю, предложи я ему прогулку на собаках по Сибири, он бы точно так же улыбнулся и радостно кивнул, совершенно не представляя, о чем я.
– Мы скоро уйдем отсюда, солнышко. Но мне надо кое-что сделать, найти здесь кое-кого. Ты мне не поможешь?
Он отчаянно закивал, видно, на сей раз, понял, о чем речь. Я описала Аманду Салливан, но на лице мальчика отразилось разочарование, и он медленно покачал головой. Он понял идею искать кого-то, но сравнить словесное описание с виденными им людьми было выше его сил.
Я сосредоточилась, представила статью с фотографией Салливан и попыталась материализовать ее. Ничего не произошло. Ну ладно. Здесь моя магия почти бессильна, но в нашем измерении я способна на многое. Пообещав вернуться, я заскочила в призрачный мир, создала фотографию и вернулась в мир живых.
– Вот кого я ищу.
Мальчик тоненько вскрикнул и юркнул за меня, обхватил мне ноги, уткнувшись в них лицом. Я опустилась на колени, и он спрятал лицом у меня на плече. Худое тельце испуганно вздрагивало, и я мысленно отругала себя. Он знал – или чувствовал – что совершила Салливан. Обняв его и гладя по спине, я нашептывала ему слова утешения. Когда он перестал дрожать, я спрятала фотографию в карман.
– Забудь о ней. Лучше пойдем…
Он схватил меня за руку и потянул за собой. На залитом слезами лице читалась решимость. Я не стронулась с места, но он выпустил мою руку и припустил вперед. Я помчалась вдогонку.
Вслед за мальчиком я прошла вдоль ряда подземных камер, вылезла через люк, пересекла верхний тюремный блок, еще несколько комнат, миновала очередной охранный пункт и бронированные двери, и очутилась во втором блоке, поменьше. Все камеры были заняты. Зона особо строгого режима. Малыш подвел меня к последней камере, в которой на кровати лежала Аманда Салливан, читая «Женский домашний журнал».
Я обернулась к мальчику. Он спрятался за стену камеры, чтобы Салливан его не заметила.
– Не бойся, она тебя не тронет. Обещаю.
Он улыбнулся и кивнул. Бросился ко мне и крепко обнял, а потом рванулся прочь и скрылся в конце коридора.
– Нет! – крикнула я, пытаясь догнать его. – Стой…
Меня схватили за руку.
Трсайель.
– Этот мальчик призрак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115