По ее мнению, страсть длится в лучшем случае от нескольких дней до, максимум, полугода. Я ей объясняю: вот у меня с мужем страсть длилась до самого его последнего дня. А она мне: вы просто не понимаете, что такое страсть. Представляешь? Это она мне говорит! Я не выдержала и спрашиваю: а вы сами то понимаете, о чем говорите? У вас то это хоть раз было? Все засмеялись и хлопать начали. И меня смех разбирает. А она, благо, что психолог, вся уже на взводе, щеки пятнами пошли. Мне ее даже жалко сделалось. Думаю: может, действительно, про любовь и страсть только в теории знает? Хотя вроде обычная женщина. Красавицей не назовешь, но смотреть не противно.
Я еще им про тебя рассказала. Какой ты был у меня хороший. Без интимных, конечно, подробностей, хотя ведущая меня на это наталкивала. Потом психолог снова начала меня комментировать. У нее разработана уже целая система классификации женщин. Одни — хранительницы домашнего очага, другие — пожирательницы мужчин, третьи — соблазнительницы, четвертые — дочки. И еще там какие то, я уже не помню. Меня она записала в типичные хранительницы очага. Тут она, пожалуй, попала в точку. На пожирательницу мужиков я ведь явно не тяну. Однако, по ее концепции, хранительница домашнего очага не может быть ни объектом, ни субъектом страсти. Субъектом — в силу характера и склада психики. А объектом может стать лишь тогда, когда мужчина испытывает эдипов комплекс, ибо хранительница олицетворяет для такого мужчины фигуру матери.
Видно, психологесса надеялась, что я совсем дура и ничего не пойму, а она меня осторожненько и изящненько оскорбит. Настал черед мне обозлиться. Особо я себе, конечно, воли не дала. Просто тоже так аккуратненько предположила, что она из породы женщин, уж не знаю к какой их отнести категории, которые завидуют всем подряд, и чужое счастье им, как кость в горле. Вот они изо всех сил и стараются его испоганить. Согласны, чтобы самим было плохо, пусть только соседу станет в два раза хуже.
Я долго и складно говорила, даже удивилась. И мне опять хлопали. А ведущая поблагодарила за передачу, которая благодаря мне получилась очень острой. Потом женщины из зала стали подходить. Одни сочувствие выражали, другие говорили, что сами в похожей ситуации оказались, и слова мои очень их поддержали. Теперь они знают, что надо до конца бороться. Это, естественно, уже не про мои споры с психологом, а про то, что я после твоей смерти осталась с детьми одна и справляюсь. А еще нашлись такие, которые расспрашивали про кулинарные рецепты из моих романов. Одна женщина попыталась приготовить фаршированную щуку, как моя героиня, и получилась совершенная гадость. Пришлось объяснять ей все тонкости. Так еще помнишь, как тебе нравилась моя щука? Точнее, не моя, а наша. Щук-то вы с Ванькой ловили и мне приносили. А вообще для меня хороший урок. Надо точнее процесс приготовления блюд описывать, раз женщины ими интересуются.
Вот как, Паша, выходит. Раньше ты мной гордился и друзьям про меня рассказывал, а теперь я рассказываю о тебе. И раньше тобой гордилась, а теперь горжусь еще больше. Интересно, начни я писать, пока ты был еще жив, одобрил бы ты мое занятие? Одно дело — домашняя жена, и совсем другое, когда у нее своя жизнь появляется, интервью приходиться давать, выступать… Вдруг бы тебе не понравилось? Что мы с тобой стали бы делать? Но этого я уже никогда не узнаю, хочется думать, что стал бы мной еще больше гордиться. Хвастался бы перед друзьями. Жена то у меня, знаете, не только хорошая хозяйка и мать, но еще известная писательница! На все руки мастер!
Что же, почти готова твоя ограда, Паша. Еще через недельку у Лизы учебный год кончится, тогда все вместе соберемся и тебя навестим. За ребят не волнуйся, с ними полный порядок. Хотя ты наверняка и без меня об этом знаешь. Почему-то мне кажется, ты приглядываешь за нами!
— Здравствуйте, Наталья Михайловна! Вот и снова встретились! — диссонансом ворвался в ее разговор с мужем чужой голос.
От неожиданности она вздрогнула. Кисть выпала из рук. Ойкнув, Наталья оглянулась. Никита Евгеньевич!
— Простите, я, кажется, вас напугал.
— Да нет. Я просто задумалась, — смущенно пролепетала она.
У нее было такое чувство, будто ее подслушивали.
— Какие-то проблемы? — Он поднял с земли кисточку. ™ Давайте помогу.
Она растерялась еще сильнее, толком не понимая, к чему относятся его слова: к покраске ограды или к предполагаемым проблемам.
— Да нет, спасибо. Я уже почти закончила.
— А вы на туфли краской капнули, — заметил Никита Евгеньевич. — Сотрите скорее, пока не высохла, а я докрашу.
И не успела она возразить, как он весьма ловко начал работать кисточкой.
Туфля, к счастью, не пострадала. Наталье удалось стереть серебрянку тряпочкой, даже следа не осталось.
— Ой, Никита Евгеньевич, мне даже неловко. Еще сами испачкаетесь.
— Во-первых, давайте просто Никита, — профессионально накладывая на прутья слой краски, сказал он. — А то как-то очень официально выходит. Все-таки мы с Пашей друзьями были.
— Да, хорошо. Но тогда и вы меня называйте Наташей.
— С удовольствием.
Ей показалось, что он покраснел, может, правда, из-за того, что потянулся рукой к дальнему пруту.
— Никита, действительно ведь испачкаетесь.
— Да уже завершаю. Последние штрихи.
Докрасив, он оценивающе оглядел результаты своего труда, кое-где подправил там, где красила Наталья.
— Теперь полный порядок.
— Спасибо.
— Вот уж не за что благодарить.
— А вы опять к дяде заходили?
— Да. Оказался неподалеку и заскочил. Специально-то выбраться редко выходит. А обратно пошел, вижу, вы тут.
«Ничего себе, обратно, — удивилась Наталья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32