На письменном столе, рядом с телефоном, лежали закрытый гроссбух и пачка конвертов, разорванных нетерпеливой рукой. Ром с трудом поборола в себе любопытство. Она не должна интересоваться Кэмероном Синклером, будь он хоть королем, хоть нищим. С этого дня для нее существует только ее работа — конечно, в пределах вежливости и здравого смысла. Пусть у Реджи будет хоть одной вздорной бабенкой меньше.
На коктейль Ром не поехала и не стала выяснять, кто на нем будет, а устроила себе на день отгул и отправилась на машине в Элкин. Там она побродила по антикварным магазинам и барахолкам, но купить себе ничего не позволила — нужно ведь обеспечить Реджи медовый месяц, а то еще придется финансировать его и дальше. Чтобы немножко утешить себя, она в конце концов решилась купить пламенно-розовую соломенную шляпку, а к ней огромный букет блестящих искусственных цветов — прикалывать на поля. А на обратном пути заглянула в ресторанчик и заказала бифштекс, омара и полбутылки каберне.
Следующие несколько дней прошли в изнурительных трудах над портретом Томаса. Теперь Ром писала уже в студии, выматывая свои силы и терпение ребенка долгими часами работы в помещении. Ела она от случая к случаю, стараясь как можно меньше сталкиваться с Мэдлин и Кэмероном. Нора держала ее в курсе всех домашних дел.
— Теперь ее светлость все свое время проводит возле Ревущей пропасти. Она слыхала, что там обретается кинозвезда, вышедшая за какого-то бесподобного красавца рок-музыканта. Как же ее звать? Такая рыжегривая мадам, до этого она была замужем за каким-то сэром, а сама бегала за этой рок-звездой.
В мире развлечений Ром разбиралась еще меньше Норы, поэтому они перешли на другую тему.
— Сегодня мы даем обед. На двенадцать персон! И все на мне одной, если сама не подыщу себе помощников! Но она-то об этом не думает, где там.
Она — это, разумеется, Мэдлин. Ром уже давно сообразила, что две женщины не ладят. Нора раболепством не отличалась, услужливой была только с теми, кого уважала. «На задних лапках ходить перед всяким не стану!» — воинственно заявляла она.
Ром предложила свою помощь. Она знала, что по ночам у Норы часто сводит ноги судорогой и ей приходится вставать и подолгу ходить, разминая ноги. Но экономка наотрез отказалась от ее услуг.
— Лучше наденьте какое-нибудь хорошенькое платьице и повеселитесь на славу, а то вы и так много работаете, хоть всего лишь рисуете картины.
— А может, мне повезти ребят в городской кинотеатр? — вслух подумала Ром.
— Да нет. Они собирались навестить друзей в Стейт-Роуд… там он работал на ферме раньше… пока не переключился на разведение голубых гончих.
— Да вы смеетесь! — хмыкнула Ром. — Голубых? А я видела только коричневых.
Нора покачала головой и повесила полотенце для посуды.
— Голубых, милая моя. Да, в этом вы разбираетесь еще хуже мальчишек. Ладно, ступайте подберите себе костюмчик покрасивее, а я вам поглажу, идет?
Собственно, почему бы ей и впрямь не отдохнуть? Нора права: за последнее время она совершенно вымоталась. Все дни — на природе, все ночи — в студии; хорошо еще, что Мэдлин не сует носа в ее дела. А Кэмерон держит осторожную дистанцию, пока лишь невозмутимо созерцает ее со стороны, и ей от этого не по себе, потому-то, наверное, с каждым вечером она одевается все экстравагантнее. Спасибо хоть не приходится вести беседу. Тут все монополизировала (или, лучше сказать, монотонизировала) Мэдлин — разглагольствует до тех пор, пока Кэмерон не удаляется после кофе в свой кабинет.
В день званого обеда Ром все утро провела перед портретом Томаса, нанося последние штрихи. Томас радовался скорому избавлению от мук, но Ром чувствовала, что он доволен своим изображением. Окончив сеанс, она решила отдохнуть и, взяв с собой яблоко и кусок сыра, пошла по уже знакомой тропке в глубь сада и растянулась на траве в тени деревьев.
Она была довольна собой. В последнее время пишет она все лучше и лучше; оба портрета можно отнести к бесспорным удачам. «Оба! Всем известно, что я сделала только один, — не проговориться бы. И хорошо бы дописать второй, прежде чем засяду за портреты близнецов».
Да, строить планы легко, а на деле… на деле с портретом Кэмерона ей не справиться, пока над нею властно довлеет его притягательный облик. Она пыталась вытеснить его воспоминаниями о Джерри, представляла себе его лицо с ранними морщинами, добрые карие глаза, чувственные нежные губы. Все тщетно. Другой образ, более яркий и влекущий, безраздельно владел ее душой и желаниями.
Ром беспокойно чертыхнулась, приподнялась — и чуть снова не упала в траву: воплощение яркого и влекущего образа стояло, прислонившись к стволу раскидистого цветущего дерева. Сколько времени он уже стоит перед ней? Она абсолютно не слышала, как он подошел.
— Что вам угодно? — строго спросила Ром, щурясь от полуденного солнца. Такой резкий тон удивил Кэмерона. Ром смутилась и едва было не стала извиняться. — Нельзя так подкрадываться, — проворчала она.
— Простите. В следующий раз прицеплю к ботинкам здоровенные колокольцы. — Он был в той самой клоунской шляпе, которую она оставила на горе Ящерицы. Ром почувствовала себя виноватой — с того дня она ни разу не вспомнила о шляпе. А теперь эта штука франтовато сидела на его иссиня-черных волосах, а несуразные поля оттеняли бронзовое от загара лицо.
Ага, он полагает, что может целую неделю избегать ее и это сойдет ему с рук? Как бы не так! Легкий ветерок осыпал Ром лепестками яблони, и она внезапно захлебнулась в душистой волне: запахло теплой землей и цветущими яблонями. Простодушно взглянув на Кэмерона, Ром спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49