Он выселился туда чуть ли не в тот самый день, когда стала известна столыпинская реформа о льготах для всех, кто хочет выйти в отруба.
В один год какой-нибудь, еще быстрее, обстроился на своей заимке: дом поставил кресто-вый, амбар, баню, скотские помещения, всё это обнес высоченным заплотом, а внутрь посадил двух цепных кобелей. Крепость, а не подворье.
Для постройки Гришка нанимал плотницкую артель, нездешнюю, ездил за ней на станцию железной дороги, за быструю и ладную работу поставил артельщикам хороший магарыч, а потом артель ушла по Крушихинской дороге, увозя на телеге инструмент и надорвавшегося в работе товарища.
Гришка же Сухих повесил на свои новые ворота замок, и с тех пор никто чужой в его доме не бывал, никто даже в точности и не знал, как и что там сделано и построено.
Конечно, с этим хозяйством о десяти рабочих лошадях одному управиться было не под силу даже Гришке, и у него жили работники, тоже нездешние, мрачного вида. Говорили, будто Гришка берет их из беглых каторжников и арестантов.
В революцию Гришку в первую голову назвали кулаком, буржуем, капиталистом, эксплуата-тором, мироедом - еще многими именами, а он вот что сделал: объявил, будто выделил батра-кам земельные наделы, инвентарь и рабочих лошадей, и на заимке теперь три хозяйства - одно среднее, два бедных. Теперь этим бедным лебяжинское общество во всем обязано помогать не одному же ему, Григорию Сухих, о бедняках заботиться?!
Общество тот раз поручило Дерябину встретиться с Гришкиными батраками, узнать, что это за помощь вышла им от хозяина, но батраки упрямо твердили свое: "Обчество нам обязано дать хлеба и прочего, как беднейшим..." Сам же Гришка Сухих похлопывал Дерябина по плечу и говорил: "Узнавай, узнавай у их всё, оне всё как есть тебе обскажут!"
И нынче, когда Комиссия неожиданно выехала на поляну, где Гришка с двумя этими работниками уже разделали от сучьев три сосны и пилили четвертую, Гришкино внимание в первую очередь привлек Дерябин - он выпрямился над пилой, потрепал на себе широкую рубаху, охлаждая волосатую грудь, и спросил у него:
- Ты не ко мне ли обратно будешь, гражданин?
А других граждан будто бы здесь и не появлялось, никого из них Гришка не заметил.
Дерябин ответил, что он как раз к нему и прибыл - к гражданину Сухих Григорию Дормидонтовичу. Тогда Сухих перестал замечать его, а подошел к Устинову и спросил:
- Закурить нет ли, Никола Левонтьевич? У меня хотя и есть свой табачок, но ты, помню, завсегда турецкий водишь. Угости турецким!
Устинов стал вынимать кисет, а Гришка, придерживаясь за его стремя, кивнул работникам, чтобы продолжали пилить.
Те рванули, пила тонко запела, и минута прошла - Гришка еще не до конца свернул цигарку, как что-то надорвалось в высоченной, прямой, словно стрела, корабельной сосне, она дрогнула, потом будто даже приподнялась над пеньком и негромко, аккуратно, упала. Бухнула раз о землю, и всё. Как будто так и надо было, так вот она и хотела упасть - не в силах дальше стоять веки вечные прямой и высокой.
Гришка, затянувшись турецким, обернулся, поглядел на сосну и спросил Устинова:
- Хороша ведь? Вроде бы не худо выбрана?
- Гражданин Сухих! - сказал Калашников. - Мы все пятеро - Лесная Комиссия. А вот те двое - оне наши арестанты. Вот и тебя мы тоже спрашиваем: какое ты имеешь право на порубку?
- Да вы чо это, мужики? - удивился Гришка, даже вынул цигарку изо рта. - Да какое мне до вас дело, до Комиссии? Вы в уме ли? Ездиете по лесу вооруженные и пристаете вот эдак к свободным гражданам? Да за вами-то какое такое находится право?
- За нами право общественное! - пояснил Калашников. - Нам общество поручило за им же самим наблюдать, призывать его к лесному порядку. А ты кто? Или ты - не член общества? Сам по себе, а более никто?
- Я сам по себе, а более никто! - подтвердил Сухих.
- А тогда нам с тобою еще удобнее, - сказал Дерябин. - Которые от народу врозь, с теми нам от имени народа действовать и вовсе просто!
- Ну дак и действуйте! - пожал плечами Сухих. - Действуйте, мне даже интересно - потянутся, нет ли мне ваши действия? Ну?
- Вот и скажи - почему рубишь лес?
- Так и быть, скажу: к устройству новой жизни бедняцкого класса. Двоих бывших у меня работников, а ноне - опять же свободных граждан. Помогаю им. Чем только могу!
- Мы тебя заарестуем, гражданин Сухих! Для начала. А там видать будет, как общество решит с тобою сделать!
- А как это свободные граждане-то нонче заарестовываются? поинтересовался Гришка. - Мне бы узнать? Может, вот как энти двое, не признаю, кто такие. Не Куприяновы ли?
- Куприяновы и есть! - подтвердил Дерябин. - Они и есть. И ты можешь поглядеть, как заарестовываются граждане не просто так, а при сопротивлении Лесной Комиссии!
- А кто же их вязал-то, Куприяновых? Кто энтот вязальщик - Уже не Игнашка ли? Неужто ты, Игнашка, позволяешь себе?
- Што вы, Григорий Дормидонтович! - изогнулся, сидя на лесине, Игнашка. - Да нешто я бы один управился сделать?
Гришка подошел сперва к Матвейке, а потом и к старшему Куприянову:
- А правда, это ты, Севка Куприянов? Я вот пользовался слухом, будто ты сильно галдел на сходе против меня - буржуй, мол, Сухих Григорий и прочее. Как бы ни галдел, я бы тебя нонче развязал. И пустил бы на волю. А так нет, не пущу - постигай, как против людей галдеть, обзывать их. Постигай... - Потом Гришка, не торопясь, припадая на левую ногу, огромный, лохматый, подошел к дерябинскому коню и толкнул его ладонью в круп. Конь засеменил вперед, а Гришка сказал: - Езжайте, езжайте, Комиссия! Не путайтесь здря, не мешайте людям. - И устиновского солового конишку он так же подтолкнул, а Игнашка замахал кнутом, заорал на куприяновских гнедых поторопился поехать сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23