Конечно, японские патрули в японском же хаки, ну и англичане, канадцы, американцы, а самые занятные — шотландцы в юбочках и с сигарами в зубах. И один, совершенно один, царский генерал бродит по улице Светлане, пытается понять: что за картина? Где происходит? Справа Китай, впереди Япония, как понять? Загадочные же миры! Действительно, очень старые миры, почему же Россия оказалась еще старее и требует столь решительного обновления? Но, должно быть, так и есть, если я, генерал-лейтенант, ничего другого и не видел, как только поражения. Обидные поражения-то. В девятьсот четвертом году выиграл я бой на реке Шахэ, а потом мы все-таки проиграли, и кому? Командующий японской армией был сухоруким, одна рука висит совершенно безжизненно, а знаете почему? Он у себя на островах вел междоусобные войны, так еще луки были на вооружении, и вот стрела угодила ему в руку. А в тысяча девятьсот четвертом он уже бил нас из современных артиллерийских орудий, и неплохо, знаете ли, бил. Так в чем же дело? — спрашивал я сам у себя на Светлане, почему древние японцы молодеют, а молодая Россия стареет? Вот Китай, он тут же, рядышком, я только-только что побывал в Китае... Огромная страна и кажется еще огромнее из-за своей многочисленности: куда ни взглянешь, на каждом углу, на каждом шагу китайцы, китайцы, китайцы... После Китая весь остальной мир кажется пустым и к тому же без прошлого. А Китай, он весь, словно песком, запорошен памятниками, и ничего, никто не вывешивает там плакатов по поводу своей старости. Никто не поет «отряхнем его прах с наших ног!».И не бегут китайские генералы на кораблях во все концы света, как еще позавчера бежали наши из Владивостока. Все бежали, я только и остался, сошел в последнюю минуту на берег... Вы меня слушаете ли, Петр Николаевич?
— Слушаю.
— Внимательно?
— Еще бы!
— По лицу не видно. По вашему лицу не поймешь. Господи! У кого я только не искал тогда ответа! Кого только не допрашивал, вот как вы сегодня меня. И американских генералов спрашивал, может, им со стороны виднее; и в Японии ради того больше года жил, старался понять: они-то, японцы-то, почему не делают революцию? Может, потому, что храмов у них очень много? Киото — удивительный, знаете ли, город, без конца храмы. Уж соединили бы, что ли, их все вместе, все в один, да и назвали бы этот великий храм Киото-Тодзи. А то еще — Сад Камней! Что ни камень, то настроение и мысль, а какая? Поди, догадайся! Да ни в жизнь! А в Пекин, знаете, к кому я ездил? К генералу Жоффру, герою битвы на Марне в августе одна тысяча девятьсот четырнадцатого года. Я полагал тогда — не должен он забыть помощи, которую оказала ему Россия жертвой двух корпусов в Вое точной Пруссии! «Если не забыл,— думал я,— то, оказавшись в Пекине, поблизости от русских генералов, которые ему когда-то столь помогли, не может Жоффр не задуматься над судьбой Рос сии, не может если уж не помочь, так хотя бы слово дружеское высказать ей». А знаете ли, как получилось? Жоффр передал через своего адъютанта, что у него один час времени для встречи со мной, и тут я вспомнил: не было такого случая, чтобы России кто-то когда-то помогал, и через своего адъютанта тут же передал, что в тот час буду занят. Напрасно я ездил в Пекин, но хорошо, что не встретился с прежирным Жоффром, тут судьба надо мною не подшутила, нет А самое страшное было для меня и не в том, что случилось, а в том, как случилось. Ну, хорошо, революция революцией, а воровство-то при чем? Колчак, Семенов, Калмыков, Розанов, Меркуловы - братья — ведь это же все страшное, жуткое ворье и воровство! Золото крали, деньги крали, власть крали, благосклонность интервентов и ту крали. Колчак украл звание адмирала и пост верховного правителя и уже при последнем дыхании, уже преданный чехами, уже будучи под конвоем, рассылает по эшелонам беженцев телеграммы с назначениями министров нового кабинета, и что? В этих вшивых, голодных, холодных эшелонах — их чуть ли не две тысячи было на пути к Владивостоку — люди, получая министерские назначения, ликовали! И упивались сознанием своей власти — над кем? А во Владивостоке? На Светлане? Властей за последние-то пять лет не счесть, в некоторых и я участвовал, думал: какая-никакая власть, но, может, она без воровства? Нет, ни одной не было без этого! А последняя убежала, самая последняя, и что же? Часа через два объявилась еще одна: «Совет уполномоченных автономной Сибири», кооператор Сазонов и профессор Головачев ее возглавили, главковерхом генерала Анисимова назначили, парад с одним взводом войск устроили, потом исчезли. Оказалось? Украли золото в Хабаровске, привезли его во Владивосток, и здесь из десяти процентов наградных отдали его японцу, генералу Гоми — вот и вся власть. Вот я и не знал, в чем моя погибель-то? В поражениях, которые я перенес? Или в попытках что-нибудь понять, которые ничем не кончились? Или в этом воровстве? Для того чтобы что-нибудь для своего народа сделать, мне, генералу, нужна власть, а когда так, приобщайся к воровству?.. Нет, что ни говорите, а в Красной Армии этого не было. Реквизиции были, конфискации были, экспроприации были, еще чего, не помню уже, какие «ции», но все шло в государственное распределение, а не в личное! Не знал я ни одного красного командира, не слышал, чтобы он разбогател на войне. Чтобы воровали из десяти процентов наградных... И уже одно это представало передо мною как бы даже и спасением Родины. И вот еще что сильно утешало меня на Светлане и в порту владивостокском — вокзал! Конечный пункт самой протяженной в мире железной дороги, построенной к тому же в столь краткие сроки, что человеческая цивилизация, которая в наше-то время чего-чего только не повидала, она только ахнула!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128