Она приказала рукам и мышцам лица оставаться неподвижными, зато все ее тело содрогнулось от возмущения.
Он не грешил против истины. Ее отец в самом деле не пожелал конкурировать со стекольным производством Куксона, что было только мудро, ибо Куксоны представляли собой стекольную династию, зародившуюся еще в конце XVII века, а фабрика Конвей-Редфордов появилась в Шилдсе всего полвека назад. Зато отец был художником стекла, он любил этот материал. В отличие от ее мужа, он не ограничивался посещением фабрики в лучшем случае раз в неделю, а ежедневно преодолевал шесть миль от Усадьбы до Шилдса на протяжении не менее сорока недель в году. Он знал всех своих работников по имени и заботился о них, не различая пьяниц и трезвенников.
Он впервые взял ее на фабрику, когда ей было всего шесть лет. Там она зачарованно наблюдала, как человек на табурете дует через трубку в какую-то горячую жидкость, висящую на другом конце, благодаря чему вскоре рождалась чудесная красная бутылочка. Отец всегда снабжал работников самым качественным сырьем: песок поступал из лучших карьеров лесов Фонтенбло во Франции и из Элам-Бей на острове Уайт. Песок из Уэльса, Бедфордшира и Ланкастера он браковал. В следующий раз ей довелось увидеть, как и без того мелкий песок, чтобы избавить от примесей, просеивают, промывают, прожигают, пока он не становится совершенно свободным от вкраплений железа, извести, глины, мела и магния. В детстве она жалела, что родилась не мальчиком и не может работать на стекольном заводе. Однако, не имея возможности изготовлять стекло, она вполне могла усвоить, как его производят. Поощряемая отцом, она засела за книги, повествующие о развитии стеклоделательного ремесла на протяжении веков. Она прочла про венецианцев, сирийцев, французских беженцев, которые, спасаясь на Альбионе от тирании своей страны, завезли сюда утраченное искусство выдувания стекла. Ей виделась горькая и жестокая ирония в том, что именно благодаря своим обширным знаниям о стекле она познакомилась с Эдмундом Легренджем.
Ее отец неизменно проводил по два месяца в году в Лондоне, чтобы ее мать не отвыкала от света и чтобы к нему привыкала она сама. Семья Конвеев-Редфордов не была титулованной, однако Редфорды могли проследить свой род на протяжении 300 последних лет, а Конвеи, материнский род, насчитывал внушительное количество лордов, графов и графинь.
На балу по случаю ее восемнадцатилетия, устроенном в их лондонском доме, отец познакомил ее с высоким, поразительно красивым молодым человеком, представив его как Эдмунда Легренджа, проявляющего интерес к стеклу.
Эдмунд Легрендж оказался третьим сыном преуспевающего стеклодела из Суррея. Он мог со знанием дела вести беседу о стекле. Она попала под обаяние его эрудиции, голоса, манер, внешности – особенно последнего. То, что он искал ее общества, казалось ей чудом, по сравнению с которым меркли любые библейские чудеса. Она была некрасива и сознавала это; зато для нее не был секретом ее ум, а также то, что мужчины избегают умных женщин. Но Эдмунд Легрендж был не из их числа. Услышав от отца, что он попросил ее руки, она упала в обморок. Когда после окончания лондонского сезона они возвратились домой, Эдмунд Легрендж последовал за ними, чтобы, поселившись у приятеля в тридцати милях, в Камберленде, продолжить свои ухаживания. Они продолжались полгода, после чего был заключен брак.
На свадьбе присутствовали многочисленные представители семейства Легренджей, одобрявшие выбор Эдмунда. Их реакцию правильнее бы было назвать облегчением, однако пока это именовалось счастьем. Они на разные лады твердили, что счастливы, оттого что Эдмунд стал семейным человеком.
Только после медового месяца до Розины дошло, почему остепенение Эдмунда доставило такое удовольствие его родне: она случайно узнала, что двумя годами раньше отец лишил его наследства, публично объявив, что не несет ответственности за долги своего третьего сына. Разочарование не заставило себя ждать: совсем скоро ей предстояло узнать, что она стала женой неисправимого игрока, лгуна, человека, чьи долги достигли сорока тысяч фунтов; прошло еще два года, прежде чем ей открылось, что супруг к тому же якшается с падшими женщинами, часто наведывается в один из борделей в Ньюкасле и имеет в Шилдсе содержанку. Все это тоже выплыло наружу по случайности. Как-то раз она уведомила супруга, что собирается вместе с матерью побывать в коттедже – так они именовали десятикомнатный дом на краю имения, – чтобы проверить, как протекает его реставрация. Однако они не прошли и четверти мили, когда прогремел гром, и гроза заставила их поспешить назад. Сократив путь, они добежали до террасы, выходящей на юг, и проникли в дом через высокие окна по соседству с отцовским кабинетом. Шум от их прихода был, видимо, заглушен очередным раскатом грома, который не дал им услышать голоса из соседней комнаты. Только когда Розина, переждав гром, чуть не разразилась проклятиями в адрес стихии, до нее долетел возмущенный голос отца:
– Вы – бессовестный мот!
Она хотела было войти в полуприкрытую дверь, но мать удержала ее, и она, застыв у двери, узнала о мужниных грехах, перечисленных ее отцом.
Несколько месяцев перед этим она пыталась скрывать его похождения, по крайней мере те, о которых ей было известно. Главное, что она изо всех сил стремилась утаить от родителей, заключалось в том, что ее личное состояние за короткий период замужества практически перестало существовать. Расточительность она еще могла ему простить, но то, о чем узнала, стоя за дверью, простить уже не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122